Госпожа трех гаремов
Шрифт:
«Сразу не взять, нужно будет придумать что-нибудь». Сафа-Гирей вновь огрел плетью жеребца. Тот обиженно заржал, взвился на дыбы и понес всадника по берегу речушки.
Три дня отряды Сафа-Гирея штурмовали Казань. Но город оставался неприступен.
Обратная дорога в Ногаи показалась долгой. Сафа-Гирей выехал далеко вперед своих сотен, рядом ехал улан Али. Кони шли рядом, шаг в шаг.
— Я хочу побыть один, — произнес хан. — Оставь меня!
Улан будто не слышал и продолжал следовать за Сафа-Гиреем.
— Я хотел сказать тебе, хан, — произнес вдруг Али. — Не возвращайся в Сарайчик,
Хан оставался невозмутимым, он как будто не слышал оброненных слов. Только мозолистая крепкая ладонь потянулась к темной холке коня. Тот на мгновение замер, ласка хозяина была ему приятна.
— Но я не смог этого сделать. Ты — великий хан. И окажи мне честь находиться рядом с тобой.
Сафа-Гирей благодарно улыбнулся:
— Спасибо тебе за эту весть. Я никогда не забуду твоей услуги.
Кони продолжали идти рядом и в такт шагов раскачивали косматыми головами.
— Посмотри, что там за пыль на горизонте?
— Где? — удивленно приподнялся на стременах улан.
— Там! Смотри!.. Смотри!
— Где же? — повернулся Али к Сафа-Гирею, и тут же вороной клинок, рассекая ребра, по самую рукоять вошел улану в грудь.
— За что? — прошептал он, и кровавая пена с помертвелых губ закапала на поднявшуюся после дождя полынь.
— Волю господина надо исполнять!
Улан еще некоторое время пытался удержаться в седле, широко раскачиваясь из стороны в сторону, а потом, натягивая поводья, рухнул лицом в чужую казанскую землю. Конь поднялся на дыбы, заржал громко, и эхо долго разносило этот крик-печаль по всей степи.
Сафа-Гирей повернул назад к своему войску.
— В Ногаи не поедем. Путь наш лежит в Хаджи-Тархан. Там нас ожидает теплый прием, а коней — сытный овес.
Воинство Сафа-Гирея уже давно перестало удивляться решениям хана и послушно свернуло с наезженной дороги в степь, в сторону Астраханского ханства.
Нежданная весть
Войско великого князя Ивана Васильевича остановилось большим лагерем у широкой, не успевшей еще освободиться от ледового плена Итили. На следующий день по велению государя решено было переправиться по льду к городу. А ночью неожиданно прошел ливень. Берега уже не могли удержать стихию, и вода прорвалась, затопив лагерь. Повозки, груженные пушками, ядрами, продовольствием и прочим скарбом, вязли в рыхлом снегу, а то и просто проваливались под лед, увлекая в мутную пучину и отроков. [25] Над Итилью раздавались крики о помощи, предсмертное ржание коней, ругань. Воины бросали оружие, сбрасывали кольчуги и пытались добраться до берега вплавь.
25
Отрок — здесь: дружинник.
— О святая Богородица, спаси и сохрани! Заклинаю тебя! — молился в страхе молодой государь. — Видно, грешен, вот и наказывает меня сын твой… Заступись!
А весна, начавшаяся в том году особенно рано, продолжала показывать свой крутой нрав. Итиль широко затопила пашни, луга и леса. И войско Ивана Васильевича
Со стен города неудачу великого князя приветствовали восторженно, и Кулшериф, взывая к ликующей толпе, беспрестанно повторял:
— Сам Аллах помогает нам воевать против неверных.
А на следующий день, свернув знамена, снялся со своего места и передовой полк государя. Иван Васильевич возвращался в стольный град.
Недолго печалился самодержец и уже через месяц стал готовить новый поход. Во все стороны земли Русской скакали гонцы, собирая великое войско. Приготовление к новому походу приостановила неожиданная весть: земля Казанская просила на ханство Шах-Али.
Государь обратился за советом к своему духовному наставнику митрополиту Макарию.
— Как быть, святой отец? — спрашивал молодой, не искушенный в тонкостях государственных дел Иван Васильевич.
Макарий, полуобняв юношу, мудро вещал:
— Шах-Али, государь, другом завсегда нам был. Интересы наши исполнял исправно. Он и отцу твоему Василию Ивановичу добром служил. За что и не люб народу казанскому, за то и изгнан был из града Казани. Царем он был и в граде Касимове и там служил честно. А коли в чем и повинен был, так его уже и Бог простил, раскаялся давно. Отпиши, государь, послам казанским о согласии твоем. Пускай Шах-Али царем казанским сделается, и нам от того большая польза будет. — Митрополит помолчал, снизу вверх посмотрел в глаза государя.
Долговязый Иван Васильевич усердно внимал мудрым речам духовного наставника. А Макарий продолжал:
— Только надобно ему наказать про полон русский. Да про то, что Христа на басурмановой земле забывают православные, в нового Бога уверовали. Аллаху молятся, баб ихних в жены берут.
— Хорошо, Макарий, быть по сему!
В тот же день Шах-Али предстал перед государем. Царь принял его как равного, посадил подле себя.
— Ты — царь, и я — царь, — заговорил Иван Васильевич. — Я царь московский, ты же царем казанским сделаешься. Обещай же, что не предашь меня, как Сафа-Гирей, и братом мне будешь!
— Обещаю.
А государь меж тем продолжал:
— Сафа-Гирей, прежний царь казанский, земли русские обижал да в полон всякого народу набирал. Как на царствие станешь, то полон русский отпустишь, а мне на том грамоту отпишешь.
Шах-Али почувствовал на своем плече прикосновение государевой руки. Тяжела оказалась честь: Шах-Али рухнул на колени.
— Прости, государь, за прегрешения. Век правдой служить буду, как отцу твоему служил, Василию Ивановичу.
Плохая приметА
Утро следующего дня Шах-Али встретил в дороге. Он ехал в Казань в сопровождении тысячи стрельцов. А на десятый день пути на высоком холме он увидел стены города и островерхие крыши минаретов.
— О Аллах, исполни мою мечту, сделай меня счастливым. Пусть Казань навсегда останется в моей власти! — просил Шах-Али.
Город встречал бывшего и будущего хана настороженно. Неласковы были взоры мурз, встречавших Шах-Али. Он въехал в Казань через Ханские ворота в сопровождении небольшой свиты. Следом шествовал отряд русской стражи — только ей и доверял Шах-Али.