Госпожа замка Меллин
Шрифт:
— По-моему, тебе было очень жалко, когда она уехала.
— Да. Другое отверстие — на той стороне. Через него видна зала.
Она перешла на противоположную сторону комнаты и отдернула занавеси: там было такое же звездообразное отверстие.
Взглянув вниз, я была потрясена открывшимся передо мной видом: на возвышении — музыканты, а вокруг — нарядные гости. Стоят группками и беседуют в ожидании начала танцев.
Народу в зале было много, и до нас отчетливо доносился гул голосов. Затаив дыхание, Элвина обводила зал глазами в поисках матери. У меня мороз пробежал по коже.
Мне захотелось обнять ее, прижать к себе. Бедная сиротка! Бедное, сбитое с толку создание!
Но я справилась с собой, потому что знала, что Элвина не примет моего сочувствия.
Я увидела Коннана Тре-Меллина. Он разговаривал с Селестиной Нэнселлок. Питер тоже был в зале. Он, без сомнения, был одним из самых красивых мужчин, которых я когда-либо видела. А Коннан — самым элегантным. В этом великолепном собрании почти не было никого, кого бы я знала, кроме, пожалуй, леди Треслин. Даже здесь, на этом ярком фоне она выделялась. На ней было пышное платье из алого шифона. Редко кто осмелился бы надеть такой цвет, но в нем она была еще эффектнее: темные локоны казались черными, а кожа открытых плеч и грудь — снежно-белой. На голове ее сверкала бриллиантовая диадема, бриллианты же переливались на шее, запястьях, пальцах, в ушах…
Элвина заметила ее одновременно со мной и, нахмурившись, пробормотала:
— Опять она здесь.
— А где ее муж?
— А он там. Маленький старичок, который разговаривает с полковником Пенлендзом.
— А где полковник Пенлендз?
Она объяснила, и рядом с полковником я увидела сгорбленного, седого и морщинистого старика. Казалось невероятным, что он муж такой роскошной женщины.
— Смотрите! — зашептала Элвина. — Сейчас папа откроет бал. Раньше они открывали бал двумя парами: он с тетей Селестиной и мама с дядей Джеффри. Интересно, кто будет папиными партнерами сегодня?
— Кто будет, тот и будет, — ответила я рассеянно, потому что все мое внимание было поглощено тем, что происходило внизу.
— Сейчас музыканты начнут, — продолжала она. — Они всегда открывают бал одним и тем же танцем. Знаете, как он называется? «Фэрри»! Его завез сюда кто-то из наших предков. С тех пор его всегда танцуют. Смотрите! Смотрите! Первые две пары исполняют несколько движений, а потом к ним присоединяются все остальные.
Музыка заиграла. Взяв Селестину за руку, Коннан вывел ее в центр залы. За ними вышел Питер Нэнселлок, который выбрал себе в партнерши леди Треслин.
Глядя на то, как они исполняют начальные движения традиционного танца, я пожалела Селестину. Даже в бальном туалете из голубого шелка она казалась неловкой и неуместной в этой четверке. Ей не хватало безупречной элегантности Коннана, красоты леди Треслии, стремительности и блеска брата.
Я пожалела, что Селестине пришлось открывать бал, но такова уж была традиция. Казалось, ими напичкан весь дом. То-то и то-то делалось потому, что так делалось всегда, и этого было достаточно. Что ж, все знаменитые дома таковы.
Глядя на танцующих, мы с Элвиной не чувствовали усталости. Прошел час, а мы все еще оставались у окна. Мне почудилось,
Она ни на минуту не отводила глаз от окна, без устали переводя их с одного лица на другое. Казалось, она абсолютно уверена, что если будет смотреть не отрываясь, непременно увидит то, что так хочет увидеть. Это было и трогательно, и в то же время жутко.
Уже совсем стемнело. Встала луна. Подняв глаза от окна, я взглянула через стеклянную крышу на ее огромный круглый диск. Она словно улыбалась нам и говорила:
— Для вас не зажгли свечи. Вас не пустили туда, где веселье и блеск. Но зато я дарю вам свой мягкий волшебный свет.
Я снова посмотрела в залу. Музыканты играли вальс, и я почувствовала, как меня захватывает его ритм. Пожалуй, когда мы приехали в Лондон, я сама не ожидала от себя, что буду хорошо танцевать. Это умение обеспечивало мне партнеров в те далекие времена, когда тетя Аделаида еще не отчаялась выдать меня замуж и вывозила на балы. Увы! Бедная тетя Аделаида! За приглашениями на балы не следовало иных предложений.
Я слушала, как зачарованная, когда вдруг меня кто-то взял за руку. Я вздрогнула от испуга и повернулась. Рядом со мной стояла маленькая фигурка, и я с облегчением узнала Джилли.
— Ты пришла посмотреть, как танцуют? — спросила я. Она кивнула. Ей не хватало роста дотянуться до окна, и мне пришлось подсадить ее. При лунном свете разобрать было трудно, но я была уверена, что сейчас ее взгляд потерял свою пустоту.
Обернувшись к Элвине, я попросила:
— Принеси табурет, чтобы Джилли могла встать на него. А то ей плохо видно.
— Пусть сама возьмет, — ответила та. Джилли кивнула, и я опустила ее на пол. Через мгновение она вернулась с табуретом, а я подумала:
— Если она все понимает, то почему же она не может говорить с нами?
Теперь, когда появилась Джилли, Элвина потеряла интерес к тому, что происходит внизу. Она отошла от окна и с первыми тактами вальса, который всегда действовал на меня магически — я имею в виду «Голубой Дунай» Штрауса — начала танцевать.
Музыка, казалось, подействовала и на мои ноги. Я не знаю, что произошло: в меня как будто вселилось что-то, подчиняя зовущим звукам «Голубого Дуная», и я двинулась навстречу Элвине, повторяя движения, которые делала когда-то на балах, куда возила меня тетя Аделаида. Но никогда еще я не танцевала, как в ту ночь в солярии.
До меня донесся радостный возглас Элвины, потом — смех Джилли.
— Не останавливайтесь, мисс. Пожалуйста, продолжайте. У вас так хорошо получается, — воскликнула Элвина.
Я танцевала с воображаемым партнером в залитом лунным светом солярии, а добрая луна улыбалась мне. Но вдруг из угла комнаты навстречу мне выступила фигура — и мы продолжили танец.
— Вы восхитительны, — произнес голос, и я узнала Питера Нэнселлока в элегантном вечернем костюме. Его рука лежала на моей талии, как полагается в вальсе. Я опомнилась и хотела остановиться, но он попросил: