Госпожа
Шрифт:
– Так и планирую. Заполнить ими дом. А ты хочешь детей?
– Детей, животных, всех. В Дании больше никто не заводит большие семьи. Маленькая страна, маленькие дома, маленькие семьи. Поэтому я всегда хотела переехать в Америку. Большая страна, большие дома. У меня большие мечты.
– У тебя хорошие мечты. Мне бы тоже не помешала парочка.
– Это намек на то, что я должна уйти и дать тебе поспать?
Уес покачал головой.
– Можешь остаться. Мне надо поспать, но я не хочу. Мне лучше, когда я говорю с тобой.
– Мне тоже нравится с тобой разговаривать.
– Я даже и не помню тему.
– Секс, - напомнила ему Лайла. Уес снова рассмеялся.
– И как я мог забыть? Мне двадцать, и я парень. Обычно проще угадать, что у меня на уме.
– Мне восемнадцать, и я девушка.
– Я не куплюсь на это. Что творится в твоей голове, не может идти ни в какое сравнение с моими мыслями.
– Так не честно. Мы не можем соревноваться, не обменявшись мозгами.
– Этого не произойдет. Никому нельзя проникать в мой мозг. Там не красиво. Постоянно один секс. Во всяком случае, по большей части.
– Должно быть, это утомляет.
– Ты себе даже не представляешь насколько.
– По крайней мере, у тебя он был. А для меня все в теории.
– Был. Но ты его слышала, - поддразнил он. Лайла подняла кулак, и Уес прикрыл свой живот.
– Я не хотела подслушивать.
– Ты закрыла уши? Ушла из спальни? Начала слушать музыку? Постучала по стене и попросила говорить потише?
– Нет.
– Тогда ты подслушивала.
– Я не хотела слушать, как они занимаются сексом, честно. Я хотела знать, что происходит. Тетя Элли странно себя вела, когда приехала на похороны. Я слышала, как они говорили о ее уходе.
– Она сказала почему?
– Я знаю почему. Я не знаю, как ей удается оставаться с ним. Я люблю его больше чем кого-либо другого на этой планете, и буду любить, даже если мне с ним будет тяжело.
– Она заслуживает большего, чем быть секретом.
– Он тоже так думает. В ту ночь он сказал то же самое.
– Что он сказал?
Лайла вздохнула и притянула колени к груди. В комнате становилось прохладно, но казалось неправильным забираться под одеяло. Они только разговаривали, а не спали вместе.
– Он сказал, что ему жаль, что единственное место где они открыто могут быть вместе, это в Дании. И что он хотел, чтобы повод приезда сюда был приятнее, чем похороны.
Уес встал с постели и открыл шкаф. Он вытащил одеяло и вернулся в постель.
– А что Нора ответила?
– Она ответила...
– Лайла замолчала, и Уес накрыл ее одеялом и снова растянулся на кровати. Должно быть, он заметил, как она дрожит.
– Она сказала, что ее чувства - это последнее, о чем ему стоит волноваться. Умерла его мать. Он приехал на похороны, и она была там ради него.
– Спасибо, - услышала Лайла через стену.
– Спасибо за то, что приехала. Я знаю, как ты занята. Я знаю, у тебя есть другие...
– Ничего. У меня нет ничего важнее вас, - сказала тетя Элли, и Лайла представила, как она накрывает ладонью губы дяди, чтобы игриво заткнуть его. Она так же часто делала это с ним, как он с ней.
– Элеонор, пожалуйста, позволь мне поблагодарить тебя за то, что
– Не за что благодарить. Отказ от поездки даже не рассматривался. Вы уже должны были понять это.
Последовала долгая пауза, долгая мучительная тишина. Лайле пришлось прикрыть рот, чтобы заглушить рыдания.
– Она любила тебя, Малышка. Ты знаешь это, верно?
– Да. Я тоже ее любила. Думаю, я ей даже нравилась. Больше, чем своей собственной матери, хотя, в любом случае это не много.
– И я ей нравился больше, чем твоей матери.
– Опять же, это не много.
Тетя Элли рассмеялась, и это воодушевило Лайлу. Такой смех... он пробуждает ангелов.
– У моей мамы ужасный вкус на мужчин. Она любила моего отца. А тебя ненавидит.
– Ты ушла от меня. Что это говорит о твоем вкусе?
– Над ним еще нужно поработать.
– Вернись ко мне, - сказал он, и Лайла услышала агонию в его голосе.
– Тебе больше не нужно быть вдали от меня. Ты никогда не была одна.
– Это рискованно, Сорен. Теперь нас могут застукать в любую секунду. В газетах каждый день новые истории, очередной священник сбился с пути истинного.
– Ты стоишь этого риска, и ты мой путь.
– Я не могу брать на себя ответственность за разрушение твоей жизни. И не стану.
– Даже если они узнают о нас и отлучат от церкви, моя жизнь не будет испорчена, если в ней будешь ты.
– Я не могу вернуться... просто не могу. Я усердно работала над тем, что у меня есть сейчас.
– Тебе и не придется ничего бросать.
– Ты говоришь, и мне хочется тебе верить. Но я помню, каково это. Я не могла даже подстричься без твоего разрешения. Не знаю смогу ли вернуться к этому.
– Ты скучаешь по этому.
– Я скучаю по тебе.
– Ты обещала мне вечность.
– Мне было пятнадцать, когда я обещала тебе вечность. А ты пообещал мне всё в тот день. Я не могу сдержать свое обещание, пока ты не сдержишь свое.
– Ты не позволяешь мне его сдержать.
– Потому что я слишком люблю тебя. Ты глупый, приводящий меня в ярость мужчина. Почему я так сильно тебя люблю?
И снова наступила тишина. Что они могли там делать? Лайла надеялась, что они целовались или обнимались, или что-то еще. Что угодно. Их боль была намного сильнее, чем ее собственная. Годами она стремилась в Заколдованное Королевство Взрослых, в мир, где люди как ее дядя и тетя живут и любят друг друга, и никто не говорит, что делать. Но вот они, два человека, безумно любящие и они не могут быть вместе. Несправедливость ощущалась как синяк на сердце. Он больше не мог оставить церковь, а тетя не могла бросить писать или дышать. Для человека нашедшего свое призвание — это подобно суициду. Она не могла просить его оставить церковь. Но если он не оставит ее, она не могла вернуться. Почему... почему кто-то считает, что во взаимной любви есть грех? Как мог любой, кто видел их вместе, подумать, что они делают что-то плохое? Как Бог мог создать двух людей, настолько идеально подходящих друг к другу, и затем силой разлучить их? Бог был садистом. Она в этом не сомневалась.