Госпожа
Шрифт:
Мари-Лаура встала с кровати и подошла к окну. Как только она отвернулась, Нора вытащила лезвие из заднего кармана. Сегодня Деймон связал ее только веревкой. Она не могла упустить этот шанс. Энергия, адреналин бурлили в ней. У нее был шанс. Наконец-то.
– Экстремальный мазохист... бедняжка, - сказала Мари-Лаура, ее голос был отстраненным.
– Если бы он был здесь, я бы дала ему всю боль, которую он хочет.
– Тогда я рада, что его здесь нет.
Нора вспомнила ту раннюю поездку в Коннектикут, мягкий и мрачный голос Сорена, пока он рассказывал
– Мы больше не могли быть вместе, малышка, экстремальный мазохист и экстремальный садист? Мы были похожи на двуглавого змея, чьи головы пожирали друг друга. Я знаю, что наши столкновения пугали его. Они и должны были. Они пугали и меня.
– Вас? Пугали?
– Ты представить себе не можешь, каково держать в своих руках чью-то жизнь. Особенно самую драгоценную жизнь, жизнь единственного во всем мире человека, которого ты когда-либо любил... до тебя, конечно же.
Голос Сорена затих, и ее сердце сжалось от боли за него.
– Вы все еще любите его, верно?
Сорен на мгновение замолчал, прежде чем ответить. Он смотрел на утренние огни города.
– Да.
Она немного вздрогнула от открытой честности в одном слове.
– Но ты должна знать, это у нас ничего не отнимет, не отнимет моей любви к тебе, как и моя любовь к тебе не отнимет чувств к нему. Хотя, вряд ли он понимает это.
– Я понимаю. Правда. Кингсли знает, что вы до сих пор чувствуете?
– Нет. И это к лучшему.
– Вы не хотите, чтобы он знал, верно?
– Сказать ему, что я все еще люблю и затем отказаться быть с ним? Этот вид садизма даже я не буду применять. Пожалуйста, не говори ему. Даже сегодня я зашел слишком далеко.
– Она услышала странную новую нотку в его голосе, что-то, что она не распознала. Сожаление, возможно? Раскаяние?
– Я не скажу. Никогда не скажу.
– Это к лучшему, что он и я... мы должны быть друзьями. Ему больно, но будет еще большее сказать, что я люблю его и удерживаю себя от него. По крайней мере, так он, вероятно, будет свободен и сможет найти еще кого-то.
И затем Сорен поблагодарил ее. Она даже не знала, что ответить кроме как, - За что?
– Потому что не злишься, что я люблю кого-то еще.
Она лишь могла смотреть на него, полностью сбитая с толку.
– Конечно, вы любите Кингсли. А кто бы не любил?
В конце концов, она любила его тоже, но немного иначе. Особенно после сегодняшнего, она любила его. Он и Сорен подарили ей наслаждение, о котором она и мечтать не могла. Она ощутила глубокое родство с Кингсли, словно они были одним человеком, или, по крайней мере, одной природы. Она не совсем понимала, не могла подобрать слова, но однажды она поймет.
– И что же это? Что за тайная природа вас объединяет?
– спросила Мари-Лаура.
– Мы свитчи. Нас не много. Другие нам не доверяют, не понимают нас. Только мы понимаем друг друга.
– Свитчи?
– Мари-Лаура
– Определенно. Большую часть времени он Дом. Но это не весь он. Он Доминант и сабимиссив, садист и мазохист. Можно быть всем из перечисленного. Редкое явление, но оно существует, особенно в тех из нас, у кого невероятно сильное либидо. Мы хотим все и хотим этого постоянно.
– Другими словами - шлюхи, - поддела Мари-Лаура.
– И гордимся этим, - ответила Нора без намека на стыд или раскаяние.
– Понимаешь, Кингсли любит доминировать, любит причинять боль. Но иногда, когда у него просыпается зуд стать получающей стороной, ты просто не можешь причинить ему достаточно боли. Если я прикую его к полу и буду пинать ботинками со стальными носками, он даже не попытается остановить меня. Кингсли я причиняю больше боли за ночь, чем Сорен мне за месяц. Слава богу, у Кингсли не часто бывает такое настроение. Боль, которую он любит, требует нескольких недель для восстановления. Сорен любил Кингсли... любит Кингсли, - поправила она. С Сореном не бывает прошедшего времени. Когда он любит, что он любит, кого он любит, он любит бесконечно.
– Иногда единственный способ показать кому-то, что ты любишь его, это позволить ему уйти. Хотя это и тяжело. Чертовски тяжело.
Нора закрыла глаза, и перед ней всплыло лицо Уесли в тот день, когда она вернулась к Сорену. Выставив Уеса из дома, она испытала больше боли, чем Сорен когда-либо причинял ей, больше чем она сама себе причинила. Она хотела знать, что Уес осознавал это.
– Значит, ты видела своего любовника с другим... и это не взбесило тебя?
– Нет, - просто ответила Нора.
– С чего бы это меня волновало? Он не бесился, видя меня с Кингсли. Это было сексуально.
– Это извращение.
– Не критикуй, пока сама не попробуешь.
Мари-Лаура прищурилась и изучала Нору, будто она связанный и сидящий на ее кровати пришелец. Нора смотрела в ответ бессовестно и бесстрашно.
– Ты сидишь и говоришь мне, что мой муж приказывал тебе заниматься сексом с другим мужчиной... и после того, как ты подчинилась, узнала, что он тоже его трахал. Они использовали тебя ради своих извращенных желаний, били тебя, передавали из рук в руки, словно ты шлюха... и ты еще защищаешь их?
– Нет, я не защищаю их. Я трахалась с ними и наслаждалась этим.
– Они трахали тебя.
– Не принципиально.
Нора почувствовала, как одна из веревок ослабла на запястьях. Ее сердце колотилось о грудную клетку. Она должна оставаться спокойной. Сейчас, наконец, может быть, ее шанс. У нее не было плана, ни намека. Если она сможет вырубить Мари-Лауру, то сумеет выбраться через окно. Не каждое же окно в доме было наглухо закрыто.
– Мари-Лаура, дорогая, котеночек, иди сюда. Я расскажу тебе еще одну сказку. И я хочу, чтобы ты смотрела мне в глаза, пока я рассказываю ее тебе, чтобы ты знала, что я говорю правду.