Гость из будущего. Том 2
Шрифт:
— Остальную долю получишь у Казанского собора от Барклая-де-Толли, ха-ха.
— Порешуууу, гады! Всех порешууу! — раздался нечеловеческий вопль за спиной капитана Ларина.
Камера сделала резкую рваную панораму на нашего каскадёра, который в роли буйного пьяницы выглядел словно влитой. Он держал в руках перочинный ножик и, дико вращая глазами, орал:
— Кто выпил моё пивооо?! Не на того напали, гады! Всех порешууу!
Первоначально в сценарии значилось менее литературное обращение «суки», но я, решив немного перестраховаться, вписал более нейтральное
— Это Петюня — контуженный, — высказался один из посетителей, поставив кружку с пивом на стол «стоячок».
— Спокойно парень, — наконец произнёс капитан Ларин и сделал короткий шаг навстречу буйному пьянице.
— А кто тут у нас такой смелый? — захихикал каскадёр. — Опа! — гаркнул он и махнул перочинным ножом перед собой, из-за чего Ларин чуть-чуть отдёрнул корпус назад.
— Вы, чё там устроили, пьянчуги! — завизжала из ларька продавщица. — Я сейчас милицию вызову!
— Чё страшно? — коротко хохотнул каскадёр и ещё раз махнул ножичком.
— Спокойно, спокойно, — пролепетал капитан, а потом он с удивлением посмотрел на небо и сказал, — ты смотри, кто летит?
— Где? — поднял голову вверх и Петюня-контуженный.
— Там! — резко на выдохе крикнул капитан Ларин и пробил ногой в челюсть буйного пьяницы.
Само собой, вместо ноги Шуры Пороховщикова, мелькнула в кадре моя пятка. Так как пока оператор переводил камеру на хулигана и фокусировался на его лице, я быстро встал на место актёра. И надо отдать должное каскадёр с первого же дубля вовремя отпрыгнул назад и своим телом разворотил стену из пустых картонных коробок в хлам. «Шикарно», — подумал я, тут же вернувшись в режиссёрское кресло, точнее стул.
— Ты где такому научился, сынок? — спросил Капитана Ларина дедушка интеллигентного вида.
— В войсках дяди Васи, папаша, — улыбнулся Пороховщиков-Ларин и, вынув из кармана красные корочки, произнёс, — спокойно граждане, наша советская милиция всегда на страже социалистического порядка.
— Молодцы! Застыли! — заорал я, вскочив с режиссёрского стула. — Стоим на местах! Последний, финальный кадр эпизода! Вор-осведомитель Костыль выглядывает из-за спин посетителей пивного ларька, и быстрой шаркающей походкой улепётывает прочь. Где у нас Колокольцев?!
— Тут я, — несмело пролепетал актёр.
— Давай-давай, Володя, плёнка кончается! — замахал я руками. — Выглянешь вон из-за того серьёзного товарища. Давыдыч, снимай! Тишина на площадке!
Объектив кинокамеры выхватил на крупном плане лицо вора Костыля, на котором отразились боль, злость и страх. Затем он ещё сильнее натянул кепку на глаза и, развернувшись, медленно захромал в сторону главного корпуса киностудии «Ленфильм». «Ковыляет прямо, как профессор Плейшнер на явочную квартиру», — улыбнулся я про себя и закричал:
— Стоп снято! Гениально! Пять минут перерыв и пишем второй технический дубль!
— Пластиковые ящики ещё в пути, — забубнил мне на ухо ассистент Петров. — Может сделать десять минут перерыв?
— Можем
— Это ещё почему?
— Потому что не судьба, — захохотал я, — поэтому забудь. Завтра с этой конторы стрясёшь денежный задаток. А будут возмущаться, припугнёшь тем, что наш фильм снимается по специальному заказу ОБХСС. Вот так.
Вечером того же дня, сидя в кафе «Ленфильма», я, Нонна Новосядлова, Лев Прыгунов и главный оператор Дмитрий Месхиев обсуждали предстоящие съёмки. Завтрашний восьмой эпизод детектива предполагал участие большого числа массовки, музыкантов Эдуарда Хиля и перекрытия короткого участка дороги прилегающей к Университетской набережной. Именно на этом месте, около одноименного деревянного причала, я и главный оператор запланировали разбить уличное кафе, где встречаются сотрудник КГБ под прикрытием и наша красавица «следачка» из прокуратуры. На всё про всё городское начальство нашей киногруппе выделило только два часа времени в первой половине дня.
— Ничего-ничего, — успокаивал я Дмитрия Месхиева, — за эти два часа мы отснимем все общие планы, на которых играют музыканты, танцует молодёжь, и мимо по Неве проходят речные трамвайчики. Сам же диалог киногероев отснимем с чувством толком и расстановкой на средних и крупных планах, когда уличное движение будет открыто.
— Я вижу первый план так, — сказал Месхиев, — камеру крепим на кран и уже с крана снимаем, как проплывает речной трамвайчик, затем переводим объектив на музыкантов, а потом…
— Это всё потом, Давыдыч, — буркнул я. — Сначала в кадре появляются Хиль и его музыканты, которые поют: «Почему в 17 лет парню ночью не до сна». Затем оператор медленно отходит вглубь танцевальной площадки, а перед камерой выскакивают танцующие парочки. И в этот момент камеру из его рук подхватывает второй оператор, сидящий на кране. И вот тогда камера взлетает вверх, показывая нам всю красоту Университетской набережной.
— А когда появляемся мы? — поинтересовалась Нонна.
— Вторым кадропланом, — пожал я плечами. — Ты сидишь за столиком, пьешь кофе, а на столе лежит журнал «Советский кинематограф».
— «Советский экран», — поправил меня Лев Прыгунов.
— А на обложке «Советского экрана» актёр Леонид Быков, — захохотал Дмитрий Месхиев. — Я такой журнал у нас в картотеке видел.
— Очень смешно, — захихикал и я, — но лучше возьмём обложку с каким-нибудь подвигом разведчика.
— Извините, я не помешаю? — около нашего столика неожиданно остановился режиссёр Иосиф Хейфиц.
— Присаживайтесь, Иосиф Ефимович, — гостеприимно предложил Месхиев.
— Я вижу, вы в хорошем расположении духа, — улыбнулся Хейфиц и своими большими квадратными очками беспардонно уставился на Нонну. — А между тем в понедельник наш директор Илья Николаевич объявил сбор художественного совета. Будем смотреть и обсуждать ваш киношедевр. Точнее то, что вы уже успели снять.