Гостеприимная вода
Шрифт:
Почти сутки не вылезали мы из плывунов. Днём толкались на шестах по тростникам, стреляя с подъезда, отстояли, не возвращаясь в лагерь, вечернюю и утреннюю зори. Стреляли, конечно, всё, но потом устроили тщательный отбор. В итоге образовалась связка красивых, упитанных представителей самой прекрасной утиной породы – кряковых. И больше половины – селезни с великолепными зелёными носами. Игорь заявил, что понесёт свой «крест» до конца и на торг поедет сам. Вика пыталась навязаться к нему в компанию, но он строго сказал:
– Ты, женщина, будешь сидеть в вигваме и поддерживать огонь, а добыча – дело мужское. Она рискнула-таки сунуть ему в карман какой-то список. А он сделал вид, что не заметил. Игорёша
Потекли медленные, тоскливые часы ожидания. Я сидел на «лобном» месте, ощипывая отбракованных уток. Леонид где-то неподалёку с треском крушил сушняк и таскал дрова к костру. Вика скрылась в их большой шатровой палатке, а ближе к вечеру занялась готовкой. Если наша «авантюра» пройдёт удачно, то ужин должен быть царским. Поэтому Лёня вырезал из уток и слегка отбил грудки, которые потом, на сковородке, должны были превратиться в натуральные вкуснейшие котлеты. Вика из остатков овощей «ваяла» незамысловатый салат и проваривала в маринаде собранные утром грибы. И все – молча! Говорить почему-то никому не хотелось. Но каждый невольно прислушивался и украдкой поглядывал в ту сторону, откуда должна была появиться наша лодка. Когда начало смеркаться у Вики хватило наглости лукаво поинтересоваться: а что это мы не собираемся на вечернюю зорьку? И вот, сквозь комариный звон стал пробиваться сначала чуть слышно, а затем всё явственнее знакомый звук нашего мотора «Москва». Спало оцепенение. Всё пришло в движение. Взметнулся вверх яркий огонь расшурованного Леонидом костра, зашкворчало что-то в сковороде, и оттуда потянуло вкуснятиной. Вика ненадолго скрылась в палатке. Там метался огонь фонаря, и когда она вновь появилась, я с изумлением заметил, что у неё какая-то новая элегантная причёска, и впервые за две недели она подкрасила губы. Это меня вдохновило, и я отправился к воде отмывать въевшуюся грязь из-под ногтей.
Затаскивали лодку подальше на песок втроём. Игорь невозмутимо сидел на корме, но вид у него был такой, какой, я представил, был бы у Валерия Брумеля, если бы он на ответственных соревнованиях прыгнул, эдак, – метра на полтора… Сначала из лодки «вылетела» сильно похудевшая связка наших «экспортных» уток, а вслед за ними, произнесённая как будто и не игорёшиным голосом фраза:
– Жлобы несчастные, такой товар… Потом он встал и протянул Вике объёмистую сумку. Как ни аккуратно она её приняла, всё-таки в ней что-то ободряюще звякнуло… И сразу все физиономии засветились, или это был последний солнечный отсвет зари?
Только когда «вытянули» по кружечке нашего уважаемого восемнадцатиградусного «Волжского», закусили маринованным грибочком, отведали нежнейшей жареной грудинки с салатом, Игорь начал свой рассказ…
Прибыл он вовремя, – народ как раз начал собираться к послеобеденному открытию магазина. Для начала он сделал разведку, оглядев тщательно все полки и прилавки. Мяса, как такового, естественно, не было, только в одном месте тускло поблескивали старой жестью какие-то захудалые консервы. Это придало ему бодрости и уверенности. Главное, подумал он, определить первого потенциального покупателя, а дальше пойдёт. Наметил ярко одетую молодуху с крашеным перманентом и обручальным кольцом на правой руке. Ага, ей надо чем-то кормить мужика! Значит, – «…вперёд и вверх,
– Мадам, у вас тут, кажется, дефицит с мясом. Не желаете ли включить в ваш домашний рацион чудесную, диетическую и, заметьте, – дикую утятину. Это прекрасный суп, замечательное жаркое! У молодухи от удивления отвисла челюсть. Вокруг оживлённо затараторили… Икнув, она неуверенно заговорила:
– Да я, как-то, да я не знаю, ведь их ещё и щипать надо!
– Не волнуйтесь, мадам, – смело продолжал Игорёша, – За те же деньги фирма вам их тут же немедленно ощиплет… – Щас ей, – встряла кряжистая пожилая тётка, – Она ж, поди, на диване с книжкой валяться устала. Вот, погоди, ещё раз суп пересолишь или картошка подгорит, так Митька тебя саму ощиплет… Вокруг негромко захихикали.
– А ане не тухлые? – поднырнула Игорю под локоть ещё одна маленькая, неказистенькая тётечка.
– Что вы, мадам, – утки свежеубиенные, с утренней зорьки, живо откликнулся Игорь, – И, вдобавок, сразу выпотрошены. Он заметил, что коренастая уже горячо обсуждает ситуацию ещё с одной женщиной, по-видимому, своей товаркой. Та согласно кивала головой, приговаривая:
– Оно так, конечно, почему бы и не продать, может у человека нужда какая, обстоятельства, да и на вид он такой порядочный. Уток, сначала недоверчиво, всё же стали смотреть и щупать. Подтянулся и один мужик, видать понимающий, поскольку сказал аж в рифму:
– Ишь, хороши селезни крякаши…
– Лёд тронулся… – бессмертной фразой великого комбинатора подумал Игорь. Но, к сожалению, всю связку «пристроить» не удалось. Слишком непривычным, экзотическим был для леспромхозовских хозяек этот товар. Теперь главное было, не привлекая внимания, отовариться на полученные деньги самому, чтобы, ни дай, Бог, никто из покупателей не увидел, – а что же будет брать в их магазине этот вежливый и такой необычный для них с виду человек. Последнюю из проданных уток он всучил-таки ещё сравнительно молодой продавщице, истратив на это весь оставшийся резерв комплиментов и очаровательных улыбок.
Наш очередной охотничий отпуск закончился в строгом соответствии с намеченным планом и нашими традициями.
Охотились по зорям
и днём с подъезда… «толкач» Лёня
Чок и его «божество»
Собачье счастье
Памяти моей матери
Я принёс за пазухой сразу два тёпленьких, мягких, рыжих комочка с маленькими треугольничками ещё прижатых к голове ушек, с закорючками хвостиков и розовыми, такими беззащитными на вид животиками. От них исходил чудесный кисломолочный запах подсосных щенков. Их мать, не очень чистокровная Карело-финская лайка, уезжала вместе с хозяевами далеко и срочно, поэтому щенков пришлось забирать трёхнедельными. Двух – потому, что одного я мечтал вырастить, как помощника для охоты себе, а второй был обещан Славушке Грушину, моему приятелю, который в это время работал буровым мастером в Карелии и приехать за щенком в Ленинград пока не мог.