Государь поневоле
Шрифт:
"Ещё интереснее! Матушка проснулась, опять начала флажки ставить и инфо фильтровать." — А сам полностью вступая в контроль над телом отвечал:
— Передайте боярину, что велю я прислать ему два фунта плодов томатоля, как только они вызреют. И по весне же пусть пришлёт со своим садовником ростки числом более двадцати дабы завесть сей цветок здесь в Преображенском. Ступайте и более не тревожьте меня. Коли надобно чего, Андрею Матвееву сказывайте.
Я заметил, что ко мне спешил Брюс. За ним хромая семенил Фриц. Подойдя, немец бухнулся мне в ноги, благодаря за спасение и доверие ему
— Яков, скажи своему мастеру, что я желаю увидеть его искусство без твоих опытов с тайным зельем. Да спроси, скоро ли он сможет устроить огненную потеху на том берегу.
"Быр-пыр-пыр". — Яков-Антон довольно бегло перевёл мой вопрос. Фриц закивал и произнёс:
— Тругой неделя, феликий госшударь! Другой неделя Фриц радость показать вам свой фейенрверкус!
— Ну, добро. Езжай к себе домой, да скажи жене, что жить вы будете рядом со мной в Преображенском. Яков объясни, что ему дарю новый дом в будущем городке.
После перевода немец замер, переваривая услышанное. Химик добавил от себя, что это особая милость — жить вне слободы у царя. После этого мастер начал опять благодарить, но к счастью больше в ноги не падал. Я хотел допустить его к руке, но Пётр воспротивился — и той милости, что было, довольно.
Яков ещё о чём-то переговорил с приосанившимся херром Гриманном, который практически мгновенно преобразился из жалкого просителя в важную персону. Химик с недоумением обратился ко мне:
— Великий государь, не вели казнить, вели слово молвить.
"Блин! Шут! И тут хохмит!" — я посмотрел на стоявших поодаль Матвеева и Головина. Вроде пронесло — они внимания не обратили, а немец и не понял. Недовольно буркнул:
— Ну!
— Изволь ручку свою приложить к пропускной грамоте мастера Гриммана. — Протянул мне небольшой листок. На мой немой вопрос добавил: — Сиё князь Борис измыслил, дабы лихие людишки невозбранно до твой особы дойти не могли.
"Так вот зачем Майор мне карандашик в палате сунул в карман!". На желтоватом клочке бумаги было написано: "Дозволяю выход из дворца. Подпись: _____. Выход в __час __мин____ Караульный: ______" В первом пробеле догадался вывести "Пётр", и только потом подумал: "А как интересно местные объясняют новую букву в имени царя?".
— Автоном — я позвал Головина — проводи мастера Гриммана до ворот, да забери сей листок, как только караульный начертает в нём своё имя.
Головин поклонился и повернулся к немцу. Тот тоже поклонился и гордо зашагал в сопровождении стольника к выходу с территории.
Подманил к себе Химика и почти шёпотом спросил:
— Ну, кто там? Не томи душу, кого обнаружили в Лопухине? Он ведь тоже не по адресу попал, так?
Антон отвечал также тихо:
— Строитель. Юрий Перунов — первоначально должен был в младшего сына Андрея Виниуса.
— Да, отвадил я их парой гневных истерик. Слияние было?
— Угу, как раз при нас. Гадко это выглядит со стороны. Но сейчас он уже планы начинает строить.
— Так ведь строитель, вот и строит.
Улыбнулись друг другу. Я оглянулся на Матвеева — тот увлечённо разглядывал, как на другом берегу мальчонка-пастушок пытается выгнать зашедшего в воду телёнка.
— Про меня не говорили?
— Нет, Майор запретил. Да и Капитан его поддерживает. Он даже ругается, что царь нам раскрылся. Чем меньше людей знают, что молодой государь "с придурью", тем лучше. Спокойнее было бы все твои новшества приписывать окружению.
— Шила всё равно в мешке не утаишь. Пусть все привыкают заранее. Если мне всё время прятаться, то с ума могу сойти.
— Что так жестоко?
— Ты, Антон, машину водил? — Он кивнул. — Вот и я водил. Знаешь, как это трудно помнить, как водишь с точностью до мелочей? Почти каждое утро просыпаюсь "сжимая руль". Имел неосторожность приоткрыть ребенку эту память. — Почувствовал, как Пётр прислушивается к моим словам. — Вот теперь радуюсь, что в свое время отказался от поездки в Мячково, полетать.
— Рассказывал же, что можешь блокировать память от него.
— Так было надо. Царь немного не понимал, зачем ему учиться. Думал завлечь видами технического, мать его, прогресса.
— Успешно ведь.
— Успешно для него.
— Ладно, не расклеивайся! Зато царь! Почёт и поклонение.
— И страх, что убьют молодым. Эх! Всё, закрыли тему. Чего жаловаться — Лиде труднее.
— Как она там? Поговорить с ней можно?
— И не надейся. По пятому пункту не пройдёшь и обыкновенную боярышню увидеть, а ты о царской дочери замечтал.
— А чего? Крестьянскому сыну у Толстого можно, а мне нельзя? Вот у одного писателя Яков Брюс вполне сох по Наталье и даже какие-то шуры-муры были.
— Так у него и трёхмачтовые бриги были.
— Читал?
— Имел неосторожность.
От долгого шепота у меня запершило горло. Я запёрхал. Брюс протянул флягу. Хлебнул, там оказалось что-то хмельное и гадкое, но хорошо хоть жидкое.
— Слушай, Яков, ты не сопьёшься? — спросил Химика, возвращая его пойло.
— Что добыл, то и пить приходится. Вообще конечно и курить тянет, аж ухи пухнут. — Он тоже отхлебнул.
— Это наведённое. Носитель ведь не курил?
— Нет. — Он поклонился и уже в голос сказал — Дозволь, государь, покинуть тебя.
Матвеев, услышав это, округлил глаза.
— Дозволяю и прощаю тебе твое невежество Яков Брюс. Помни милость мою. — Я не удержался и улыбнулся.
Антон усмехнулся в ответ и пошагал к выходу. А навстречу ему уже торопился Головин, в сопровождении Бориса Голицына и солдата. Подошли ко мне. Голицын сразу в лоб:
— Великий Государь, указал ли ты сему вьюноше забрать у солдат пропускной листок?