Государь революции
Шрифт:
Тем большим шоком стало сегодняшнее известие о том, что английская и французская армии начали мощный артиллерийский обстрел германских позиций. Всем стало ясно, что надежды на мир рухнули, что генералы не собираются останавливать войну и впереди союзников ждет то самое наступление генерала Нивеля, о котором так много судачили в парижских кафе, и которого так опасались многие.
Официальные газеты тут же раструбили о начале решающей битвы, которая закончит эту войну, о военном гении генерала Нивеля, о героических солдатах Антанты, которые опрокинут врага и заставят
Много на страницах французской официальной прессы рассуждалось о том, что французы — свободолюбивый народ, который не может терпеть несправедливость и угнетение других народов, что мир не может быть установлен до тех пор, пока многие малые народы страдают под гнетом Центральных держав, пока огромные территории и целые страны находятся под оккупацией, и потому французы, вместе с другими свободолюбивыми народами, решительно отвергают всякий компромисс, поскольку мир в нынешних условиях станет унижением, равнозначным поражению.
Однако, вопреки бравурному тону газет, на улицах городов Франции царило совсем иное настроение. Шок, гнев, растерянность — вот что видел вокруг себя Степан Урядный, пробираясь сквозь толпу.
Откуда-то спереди потянуло дымом. Степан не видел из-за голов подробностей, но там явно что-то горело.
— Пожар?
Ему весело ответил идущий навстречу молодой человек студенческого вида.
— Нет, мсье. Горит полицейский участок!
Урядный кивнул и проговорил по-русски:
— Началось…
Что ж, вот в воздухе и начал витать запах беспорядков, предвестник запаха революционных потрясений, про которые ему сегодня так красочно сказал (принимая "пожертвования" из рук Степана) мсье Лекуан:
— Щепетильность в методах — это буржуазный пережиток, чуждый делу истинной революции…
МОСКВА. ДОМ ИМПЕРИИ. 23 марта (5 апреля) 1917 года.
Я хмуро смотрел на своих министров.
— Это — ультиматум.
Сандро кивнул.
— Фактически так и есть. Они все поставили на карту.
Свербеев склонил голову.
— Это так, Государь.
— Но они же понимают, что мы на это никогда не согласимся?
— Да, — мой военный министр кивнул, — и это требование о назначении французских генералов на командные посты в Русском Экспедиционном корпусе я считаю откровенной провокацией, которая имеет своей целью сделать для нас этот ультиматум совершенно неприемлемым. Мало того, что они требуют подчинения французскому командованию наших войск, так еще и обставляют это требование совершенно позорными для нас условиями, словно наши бригады это какие-то дикие индийские сипаи или негры Алжира!
Глава МИДа счел нужным отметить:
— По дипломатическим каналам нам разъясняют это требование, как единственный вариант для России выполнить свои союзнические обязательства и при этом не нарушить собственное заявление о "Ста днях для мира". Мол, русские части находятся
— Демагогия! — Нечволодов был категоричен. — Они просто хотят нас вынудить воевать дальше. Уверен, что стоит нашим экспедиционным силам принять участие в наступлении, нас тут же обвинят в том, что мы сами отказались от соблюдения "Ста дней", атаковав Германию!
— Верно, — согласился Сандро, — впрочем, они и сами находятся в таком положении, при котором должны спешить с решительными мерами, в том числе с мерами демонстрационного характера. Есть информация, что союзное командование так спешит с началом этого наступления, поскольку есть вероятность, что войска вообще откажутся наступать если вопрос далее откладывать. Судя по донесениям разведки, у них там совсем плохо в войсках с настроением и дисциплиной. Вероятно, они боятся того, что отказ русских бригад идти в наступление, станет дурным примером для остальных.
— К тому же, — заметил Свербеев, — их вряд ли прельщает ситуация, при которой на территории Франции находятся две иностранные бригады, от которых неизвестно чего ждать. Там и так в стране неспокойно, в Париже беспорядки на улицах, а тут еще это. Вот и хотят поставить командовать русскими войсками местных генералов.
— Возможно, они считают, что у нас просто нет выхода, кроме как согласиться на их требование. — Сандро смотрел на развернутую на столе карту. — Вывести наши бригады без согласия французов мы не можем, до Швейцарии далеко, а если они двинутся с места, то это уже будет мятеж.
— В этой всей истории, — произнес я, — неясно главное — что же нам будет за отказ? Обычно ультиматум предусматривает и конкретную угрозу, здесь же есть только категорическое требование, но нет ничего про то, что они сделают в случае, если мы не станем этого делать. Какие соображения на этот счет?
Все помолчали. Наконец военный министр прервал затянувшуюся паузу.
— Думаю, что союзники могут потребовать интернирования наших бригад. Потребуют разоружения и следования во французские лагеря для интернированных лиц.
— Вероятно. — Нечволодов кивнул соглашаясь. — Мы же можем потребовать интернирования в нейтральной стране, например, в Швейцарии. Но само требование об интернировании будет означать, что союзническим отношениям пришел конец. Посему, хотя шанс на это есть, но все же я бы требование об интернировании не рассматривал, как самое очевидное. Я бы все же предположил, что союзники не рискнут предпринимать жесткие меры, ведь подобные действия могут стать причиной выхода России из войны. Вряд ли Лондон и Париж радует перспектива переброски множества немецкий дивизий с русского фронта. Даже если Россия не наступает сто дней, риск все равно сдерживает немцев от этого шага, а так — все может быть. К тому же, дать Германии возможность беспрепятственно закупать в России сырье и продовольствие, явно улучит стратегическое положение Центральных держав.