Государь революции
Шрифт:
Самое разумное, что может сделать ответственный монарх — соблюдать установленные правила, некоторые из которых я обозначил в своих советах. Даже небольшое имение может прийти в упадок и погибнуть при известном самодурстве владетеля, что уж говорить об огромном государстве. И лучшее, что может сделать такой неспособный к управлению владетель — вручить управление более способному лицу, отойдя от дел самому.
Прости мои старческие разглагольствования и советы, ты же знаешь, старики так любят это дело. Возвращаясь к теме твоего письма, хочу заверить тебя, что сделаю все от меня зависящее, для разрешения возникшего конфликта, что, признаюсь, будет
Прими и проч.
Твой кузен, Джорджи.
Сандрингем-хаус, 7 апреля 1917 года"
"Дорогой Джорджи!
Благодарю тебя за твое теплое и искреннее послание. Ты прав, разумеется, любому капитану корабля требуется осмотрительность, а любому владетелю имения нужна рачительность в делах. Но если капитан корабля видит, что его эскадра идет на скалы и при этом не реагирует на его сигналы, то он должен принять меры по спасению своего корабля и экипажа. Точно так же, трудно сосредоточиться на рачительном управлении имением, если твои соседи, коих ты полагал добрыми твоими друзьями, пытаются под покровом ночи поджечь твой дом и настроить твоих домочадцев против тебя.
Однако же оставим наши притчи мудрецам и поговорим о насущных делах.
Итак, первое. Россия не отказывалась и не отказывается от своих союзнических обязательств, но моей армии требуется время на восстановление дисциплины и организации, на завершение снабжения и пополнение частей личным составом. Учитывая тот факт, что именно англо-французские усилия во многом и стали причиной возникшей дезорганизации в русской армии и в русском государстве, то официальные Париж и Лондон, как заинтересованные в конечной победе союзники, должны признать необходимость пересмотра сроков наступления частей Русской Императорской армии на всех фронтах этой войны.
Второе. Как я уже писал тебе, ситуация в России и в русской армии сейчас крайне неустойчива и любой кризис может дать толчок революции и выходу Российской Империи из войны. В такой ситуации требования об участии русских войск в наступлении в сроки, не позднее 15 апреля, я не могу воспринимать иначе, как сознательное провоцирование Великобританией и Францией катастрофы на Восточном фронте и в моей Империи в целом, что не может с моей стороны остаться без внимания.
Третье. Форсирование конфликтной ситуации вокруг Русского Экспедиционного корпуса во Франции я не могу не считать частью усилий по провоцированию в России общественного возмущения, беспорядков и революции, поскольку сообщения об этом безусловно вызовут в моей Империи крайне острую и негативную реакцию, последствия которой для союзнических отношений трудно переоценить.
Четвертое. Для урегулирования возникшего положения, необходимо срочно собрать трехстороннюю полномочную комиссию в Париже, после чего уточнить взаимные обязательства в рамках решений, принятых на Петроградской конференции союзников.
Пятое. Выполняя свои союзнические обязательства, в случае, если, тем или иным способом, война не будет прекращена в течение периода, заявленного в инициативе "Сто дней для мира", а союзнические отношения
Мы подошли к крайней черте. Необходимо до конца сегодняшнего дня остановить развитие конфликта между нашими странами, угрожающее самому участию России в войне в сложившемся формате. Я вновь протягиваю руку дружбы и союза, ответ теперь за Лондоном и Парижем.
Надеюсь на твое неизменно доброе отношение и участие в этом деле.
Прими и проч.
Твой кузен, Майкл.
Москва, Кремль, 7 апреля 1917 года".
МОСКВА. ДОМ ИМПЕРИИ. 25 марта (7 апреля) 1917 года.
Пять листов бумаги лежали передо мной на столе. Точнее сказать — четыре послания на мое Высочайшее Имя из от разных отправителей и одно, только что написанное мной, письмо для Джорджи. Написанное, но не отправленное, поскольку характер входящей корреспонденции заставил меня пока придержать отправку.
Первым шло личное письмо моего царственного собрата короля Георга V, в котором в высоком аристократическом стиле мне предлагалось очистить помещение.
Вторым был доклад генерала Ерандакова, в котором в частности говорилось следующее:
"Петроградским отделом Контрразведывательного отделения Главного управления Генерального Штаба установлено, что на территории крепости-порта Кронштадт отмечается высокая активность моряков Британской флотилии подводных лодок. Указанные лица вступают в многочисленные контакты с офицерами и нижними чинами Балтийского флота. Основная тема разговоров — германские шпионы в окружении Вашего Императорского Величества подталкивают Ваше Величество к выходу России из Антанты и вступлении в войну на стороне Центральных держав, с передачей русских боевых кораблей Флоту Открытого Моря Германской Империи. Отмечены факты брожения среди личного состава Балтийского флота".
Третья бумага была менее скромной и была телеграммой лично от генерала Гурко.
"Сообщаю Вашему Императорскому Величеству о прибытии в Ставку главы французской военной миссии в России генерала Лаваля и об имевшей место встрече между мной и Лавалем. Мне был передан текст французского заявления, которое было представлено Вашему Императорскому Величеству послом Палеологом. Генерал Лаваль выразил сожаление относительно сложившейся ситуации и заверил во всяческой поддержке со стороны Антанты любых действий Русской Императорской армии, верной своему союзническому долгу. Мне, как Верховному Главнокомандующему Действующей армии, было предложено назначить своего представителя во совместную франко-русско-британскую комиссию по урегулированию инцидента и дать приказ генералам Лохвицкому и Марушевскому воздержаться от любых действий без согласования со мной. Жду повелений".
И совсем уж изюминкой была коротенькая записка:
"Государь! Только что у меня был с визитом британский посол Бьюкенен. Приехал с формальными поздравлениями относительно моего титула Наследника Престола. В ответ на мое откровенное заявление о нетерпимости для меня самой такой мысли, выразил сожаление сим фактом и уверенность, что Дмитрий, безусловно, станет лучшим Императором, поскольку сам поосол может в этом вопросе опираться на личные впечатления и на впечатления британских офицеров, имевших с ним встречи в Персии. Павел."