Государево дело
Шрифт:
Торжествующий Епифан Родилов вместе со своими приближенными осматривал дом турецкого губернатора, когда туда вошел Панин.
– Выпьешь с нами полковник? – протянул ему баклагу атаман.
– Отчего же не выпить с добрыми людьми, особенно если в горле пересохло, – усмехнулся Федор и, приложившись к фляге, сделал несколько глотков довольно крепкого вина.
– Вот это по-нашему, – захохотал Епифан. – Ей Богу, хороший бы из тебя казак получился, боярин!
– Я не боярин, а простой стольник и полковник.
– Ну так станешь! Нешто царь за эдакое дело тебе шапку боярскую пожалеет?
– Господь с тобой, атаман, нас
– Ишь ты. Может тогда твоим людям и доля в добыче не нужна?
– Что моим драгунам в руки попало – считай, пропало! – усмехнулся Панин.
– Это правильно. Что в бою взято, то свято. А сам-то возьмешь чего, али побрезгуешь?
Тут их разговор прервал истошный женский крик. Видимо, подручные атамана добрались до гарема погибшего паши и нарвались на сопротивление. Вскоре из женской половины выбежала растрепанная женщина, лицо которой еще хранило черты былой красоты, и остановилась как вкопанная со страхом и ненавистью глядя на казаков. Затем она увидела все ещё лежащее на полу тело убитого супруга и, завыв, бросилась к нему. Сообразив, что тот уже никогда не встанет, она зарыдала, а затем резво вскочила и едва не вцепилась в лицо Епифана ногтями.
– Тю, ещё и царапается, – изумился тот и потребовал: – Уймись, ведьма!
Увы, униматься вдова паши не пожелала, после чего воздух со свистом рассек клинок атаманской сабли и женщина, обливаясь кровью, опустилась на пол рядом с мужем.
Остальные обитательницы гарема проявили полную покорность судьбе и не оказали ни малейшего сопротивления, позволив снять с себя украшения. Две из них были молодыми привлекательными женщинами вполне славянской наружности, а третья черноволосой девочкой лет по виду тринадцати. Ещё с ними была старуха служанка.
– Это же откуда такие девицы-красавицы? – с улыбкой поинтересовался вездесущий Мишка Татаринов.
– С Полтавы, – робко ответила одна из них, бросив на молодого пригожего казака острый взгляд.
– Ишь ты, а зовут тебя как?
– Оксаной.
– А подружек?
– Это Ядвига, она полька, а младшая Фатима – черкешенка.
– А вон та? – спросил Родилов, показав на зарубленную им женщину.
– Это Махфируз-хатун, – скривилась Оксана. – Старшая жена паши нашего. Ох и вредная была, стерва. Чуть что не по её, сразу драться. В черном теле держала, жизни совсем не давала, чтобы ей трясца! [67]
67
То есть – заболела лихорадкой.
– А за что она вас так? – спросил почувствовавший жалость Панин.
– За то, что веру их поганую принимать не хотели! – с готовностью ответила женщина.
– Врет! – обернувшись к полковнику, шепнул Татаринов. – Рубль за сто, обасурманились давно в неволе.
– Что с ними будет? – обратился к атаману Федор.
– Известно что, – пожал плечами Епифан. – Христианкам волю дадим, а прочих в ясырь. [68]
– А Фатиму?
– И её.
– Послушай, атаман, – повинуясь какому-то внезапному чувству, попросил Панин. – Отдай мне девчонку?
68
Ясырь. –
– Что, приглянулась? – усмехнулся Родилов. – Я бы с радостью, но нельзя. Она – добыча! Хочешь, выкупи, но только если станичники супротив не будут. Если откажут, не обессудь, тут уж и я ничего не поделаю!
– Бачка атаман, – прервал Епифана неизвестно откуда взявшийся черкес в лохматой папахе, в котором Федор тут же признал лазутчика. – Ты говорил, что я смогу забрать одну пленную.
– Было такое, – согласился тот.
– Я хочу её! – твердо заявил Махмуд и указал на юную соотечественницу.
– Слово дадено, что пуля стреляна. Раз договорились – забирай девку!
Тот довольно кивнул и, обернувшись к девочке, что-то сказал ей на своем гортанном языке, но та неожиданно воспротивилась. Вскочив со своего места, она мертвенно побледнела и принялась выкрикивать ему в лицо короткие отрывистые фразы, от которых лазутчик помрачнел, будто туча перед бурей. Тем не менее, он схватил свою добычу и, не обращая внимания на протесты, завернул в бурку, после чего перекинул через плечо и направился к выходу.
Панин хотел было преградить ему дорогу, но Татаринов буквально повис на нем, не давая совершить оплошность.
– Не надо, полковник, – прошипел он Федору на ухо. – Ни атаман, ни казаки не позволят. Договорено, что отдадим ему девчонку, стало быть, так тому и быть!
Утром на следующий день после штурма Панин проснулся с больной головой. Вчера его как начального человека пригласили к атаману на пир, где он гулял со всей старшиной Донского войска. Как оказалось, слухи о повальной трезвости мусульман и впрямь оказались сильно преувеличенными. В подвалах покойного паши хранился изрядный запас недурного вина, кое– что нашлось и у прочих обитателей. Был даже самый настоящий кабак, находившийся, однако, за городскими стенами в предместье. Пойло в нем, правда, подавалось преотвратное, но оно досталось на долю рядовых казаков, а для Родилова и его гостей подали самое лучшее из трофеев. Впрочем, даже самое хорошее вино в больших дозах вызывает похмелье, так что неудивительно, что стольника слегка мутило.
– Здорово ночевал, полковник! – поприветствовал его заявившийся спозаранку Татаринов, бодрый будто и не пил вчера вовсе.
– Слава Богу, – хмуро ответил ему Федор.
– Болеешь? – ухмыльнулся казак. – А я тебе чудесного снадобья принес!
С этими словами он налил в стоящий на столе кубок вина из принесенной баклаги и с усмешкой протянул Панину. Тот, не чинясь, принял угощение и одним махом опрокинул в себя содержимое. Сразу стало немного легче.
– Спаси Христос! – поблагодарил он Мишку и пытливо взглянул на него. – Зачем пожаловал?
– Так атаманы круг собирают, решать что дальше делать будем.
– Что тут решать? – не понял полковник. – Надобно крепость укреплять, не то, неровен час, налетят крымчаки, да отобьют назад.
– Да где там, – расплылся в улыбке Татаринов. – Лазутчики донесли, что Калга ещё неделю назад переправился через Днепр и повел свои чамбулы к Дунаю. Видать на подмогу к султану пошел.
– Нешто в Крыму ратных людей не осталось?
– Сколько-нито есть, да речь не об том. Нехристи ведь ещё не знают, что мы Азов взяли. Стало быть, надо их берега обшарпать, пока они в неведенье!