Государево око. Тайная дипломатия и разведка на службе России

Кудрявцев Николай Федорович

Петр I по достоинству оценил успех своего посла. 20 мая 1707 г. Петр Андреевич получил письмо главы Посольского приказа Г. И. Головкина с извещением о пожаловании ему «за усердную службу и труды» вотчины.

В целом деятельность Толстого в 1707 г. была весьма полезной для России. Ему удалось парализовать выпады французского посла, а также отразить попытки крымского хана, Станислава Лещинского и Карла XII вбить клин в отношения между Османской империей и Россией. Однако в начале следующего 1708 г. Петру Андреевичу пришлось столкнуться с неприятностью с той стороны, откуда он ее не ожидал. Толстой получил из Москвы копию письма гетмана Мазепы с сопроводительным письмом Головкина и указом Петра I. Содержание письма Мазепы от ноября 1707 г. противоречило информации Толстого о положении дел в Стамбуле.

Головкин выражал недовольство службой посла, а Петр прямо писал: «Господин посол, посылаем к вам о некотором деле письмо, здесь вложенное, на которое немедленной желаем отповеди».

Мазепа сообщал, что его лазутчик, вернувшийся из Молдавии, доставил сведения огромной важности. Суть их заключалась в непременном намерении Турции напасть на Россию. В письме гетман подробно перечислял военные и дипломатические меры, которые предпринимала Оттоманская Порта, готовясь к войне. К ним относились отправка в Бендеры 200 пушек и срочное пополнение гарнизона крепости. Из письма гетмана следовало, что визирь ведет тайные переговоры со Станиславом Лещинским и шведским королем о том, чтобы не заключать мира с Россией без согласия султана. В свою очередь поляки и шведы склоняли османов к войне с Россией, заявляя, что для этого наступило самое благоприятное время, «какого впредь не могут иметь». Все эти приготовления, доносил гетман, ведутся за спиной ничего не подозревающего русского посла.

В подтверждение своей правоты Мазепа ссылался-на иерусалимского патриарха, который якобы откровенно писал гетману: «Порта непременно со шведом и с Лещинским хочет и самим делом склоняется в союз военный вступить и войну или зимою, или весною с его царским величеством начать».Более того, Досифей будто бы выказал Мазепе недовольство тем, что в Москве «не внимают» его донесениям и что он, огорченный невниманием, более не будет писать на эту тему.

В конце января 1708 г. Толстой получил от Головкина еще одно письмо. В нем сообщалось, что сведения о «турецком злом намерении» заключить военный союз против России «от часу умножаются и отовсюду неустанно на всех почтах приходят как из Вены… так и от протчих наших министров из Англии и Галандии и из Берлина».Головкин резко отчитывал Толстого за бездействие: «Немалому то удивлению достойно, что ваша милость незнамо для чего ни о чем о том нам ни малой ведомости не чинишь и не престерегаешь того, для чего вы у Порты от его царского величества быть учреждены и в чем весь интерес состоит».

Необходимо отдать должное Петру Андреевичу Толстому. Он мужественно со всей страстностью и упорством вступил в полемику с Головкиным, отстаивая свою правоту. Располагая точными сведениями, Толстой решительно заявил, что лазутчик Мазепы лжет о концентрации артиллерии и янычар в Бендерах. По его сведениям, в Бендеры было прислано 500 янычар, из которых 300 разбежались, а пушек отправили столько, сколько требовалось для обороны крепости. Нетрудно было ему доказать и необоснованность утверждения Мазепы о якобы ожидаемом нападении крымских татар зимой, а главных сил османской армии весной. В письме от 29 января 1708 г. Толстой писал, что зима на исходе, а «войны от татар не слышится, и весна уже приближается, а у турок никакого приготовления к войне не является».

Весьма сомнительным П. А. Толстой считал и поведение Досифея в изложении Мазепы. Прежде такого не было, чтобы патриарх известил одного Мазепу о подготовке к войне, а посла и русскую дипломатическую службу оставил в полном неведении.

Петр Андреевич внес ясность и в вопрос о закулисных переговорах визиря с Лещинским и Карлом XII. Переговоры велись не османским дипломатическим ведомством, а главой пограничной области Юсуф-пашой. Оказалось, что Юсуф-паша за крупную «дачу» от Лещинского согласился участвовать в дипломатической комбинации, разработанной поляками. Суть ее заключалась в следующем: Юсуф-паша должен был отправить в Польшу официального представителя, «чем-де могли московских устрашить, будто-де они имеют согласие с Партой».Однако султан, давая разрешение Юсуф-паше на отправку посланника,

вовсе не желал заключить союз с Лещинским и Карлом XII. Намерения султана были более скромными. Он хотел точно установить, в каком состоянии находятся войска шведов и поляков. В письме, отправленном Юсуф-паше, указывалось, «чтобы-де тем посланием не учинить сумнения московским».Никаких грамот от султана посланец не вручал ни Станиславу Лещинскому, ни Карлу XII.

Таким образом, российская дипломатия столкнулась с хорошо продуманной и организованной провокацией польско-шведской дипломатии. Завербованный до этого шведской разведкой Мазепа был частью далеко идущего плана. Если бы информация гетмана не была проверена, то Петр, вероятнее всего, перебросил бы часть войск к русско-турецкой границе. В результате возникла бы напряженность на южных границах и сократились бы силы, мобилизованные против Карла XII.

Недоразумение было улажено. Головкин писал послу: «Зело тем довольны, еже получили от вас подлинную ведомость о турском намерении».Во многом благодаря Толстому Посольский приказ успешно преодолел коварную провокацию против России.

Возвратив к себе прежнее доверие, Толстой продолжал прилагать все силы к тому, чтобы удерживать двор султана от вступления в войну против России. Между тем после победы русской армии над Карлом XII под Полтавой в отношениях между Россией и Турцией наметился разлад. Со свойственной Толстому проницательностью, главную причину в охлаждении отношений он видел в том, что у султана появился советчик в лице Карла XII, жаждавшего реванша и убеждавшего султана начать войну против России. Петр Андреевич теперь с подозрением относился к миролюбивым заверениям Порты. Толстой писал Головкину: «Не изволь тому удивлятися, что я прежде сего, когда король швецкой был в великой силе, доносил, что не будет от Порты противности к стороне царского величества. А ныне, когда шведы разбиты, — усумневаюся. И сие мне усумневание от того походит, ноне-же турки видят, что царское величество ныне есть победитель сильного короля швецкого и желает вскоре совершить интерес свой в Польше, а потом уже, не имев ни единого препятия, может всчать войну и с ними, турками».

В январе 1710 г. султан Ахмед III принял в Стамбуле П. А. Толстого и торжественно вручил ему грамоту о подтверждении мирного договора 1700 г. На первый взгляд успех был налицо. Но только на первый взгляд. В конце ноября 1710 г. Толстой получил секретную информацию о том, что предстоит совещание Великого Дивана у султана по поводу очередного разрыва с Россией. Петр Андреевич немедленно пишет об этом царю, но послание не успело дойти до адресата. Турки разорвали 20 ноября договор с Россией и объявили войну. Первой ее жертвой стал сам русский посол. Весь состав русской миссии турки заключили в Семибашенный замок. Здесь Петр Андреевич провел почти полтора года. После неудачного Прутского похода был заключен мирный договор с Турцией. По одному из условий договора, русский посол П. А. Толстой освобождался из заключения и возвращался на родину.

Петр Андреевич возвратился на родину в 1714 г. и продолжил службу в Посольской канцелярии. В 1716 г. Петр I вместе с супругой отправился за границу в надежде укрепить Северный союз и ускорить подписание мира со Швецией. Петр провел переговоры с датским королем о совместной высадке десанта в шведской провинции Сконе, а затем отправился в Париж. Для переговоров с королем Франции царь вызвал виднейших дипломатов России: Б. И. Куракина, П. П. Шафирова, С. Л. Рагузинского и П. А. Толстого. Переговоры с французским правительством завершились заключением в Амстердаме договора, значительно ослабившего позиции Швеции.

Военные действия в шведской провинции Сконе планировались на осень 1716 г. 26 августа Петр I отправил из Копенгагена вызов сыну, чтобы тот, если пожелает, прибыл в Данию для участия в десантной операции.

26 сентября 1716 г. Алексей со своей любовницей Ефросиньей, ее братом Иваном Федоровичем и тремя служителями выехал из Петербурга. Но вместо того, чтобы ехать в Данию, он отправился искать защиты в Австрию к своему шурину императору Карлу VI. Император принял Алексея и спрятал его сначала в Вейербурге, а затем в Тироле в Эренберге.