Государевы конюхи
Шрифт:
Потому Федосья и раскусила Данилку. Парень в глубине души хотел, чтобы его слово было главным, чтобы ему в рот глядели. До сих пор этого не случалось, а тут он увидел внимательные глаза, ощутил готовность слушать и соглашаться — и пошел, и пошел!.. Казалось, ничего из своей оршанской жизни не оставил — все выложил!
И как-то само собой вышло, что остался он ночевать в той же горнице и на том же войлоке.
А ранним утром, не став будить хозяйку, подхватился, тихонько позавтракал остатками щей, хлеба себе нарезал побольше, несколько ломтей сунул за пазуху и, завернув
Выпрашивая согласие Деревнина на самостоятельные действия, Стенька уже сообразил, к кому следует обращаться.
Возле Никитского монастыря улица должна была на ночь загораживаться решеткой. Таких решеток на Москве водилось довольно много, и кабы все они перекрывали ночью путь лихим людям — жилось бы, как в раю. Обычно их ставили в слободах на выездах и не жалели на это дело крепких бревен. По краям препятствие для татей имело вид прочного и высокого забора, посередке же устраивалась брусяная решетка. Днем она поднималась, а ночью опускалась, задвигалась железным засовом и еще запиралась замком. Для этой деятельности держали особых решеточных сторожей и ставили для их проживания сторожевые избы.
При Никитской решетке числился некий Антип Ларионов, которого за неведомые Стеньке дела прозвали Пяткой. Правда, что дедок прихрамывал, однако где он ногу повредил, и пятку ли, Стенька не ведал. А знал он про Пятку иное. Сообразив, что все равно поблизости Никитские ворота с караульщиками-воротниками, этот Антипка не всякий раз утруждал себя опусканием решетки. Но было и другое, за что с него спрашивали строже: он следил за уличным порядком своего участка и должен был всех жителей знать в лицо.
Когда Стенька выслеживал Анюту с Софьицей, то решетке еще не полагалось быть опущенной. А когда он опрометью несся к Кремлю, то должен был бы с размаху в нее врезаться, да не врезался, и сейчас это было в его руках сильным козырем.
Вечерело, пора была такая, что вроде и светло, но вот-вот свет начнет стремительно иссякать. Следовало поторопиться…
Пятки в избе Стенька не застал, а обнаружил его по соседству. Тот, стоя у забора, вел беседу с дворней князя Репнина. Здоровые, сытые сторожа изнывали от безделья и всякому человеку были рады. Приоткрыв калитку, они вроде и чужого не пускали, и сами двора не покидали, однако ж развлекались как могли.
— Челом вам, люди добрые! — сказал, подходя, Стенька. — А есть у меня к тебе, Антипушка, дельце. Подьячий мой, Гаврила Деревнин, по твою душу послал, и велено тебя расспросить и отобрать у тебя сказку о том, что ты видел этой ночью, когда запирал решетку и когда отпирал решетку.
Умен был Стенька! Не подал виду, что знает про Пяткину оплошность. Решил ее приберечь до поры. Как знать, вдруг и пригодится?
— Это ненадолго, скажу чего надо — и вернусь, — обнадежил Пятка своих приятелей. — Тут, что ли, сказку отбирать будешь?
— А не пойти ли нам в тепло? — предложил Стенька. — В Охотном ряду добрые съестные лавки есть, и большие, почти как кабак, хоть и не
— Ты, что ли, угощаешь?
— Могу и я. Перемерз, сил нет, чем на морозе с тобой разбираться, я лучше алтын заплачу, да в тепле посижу.
Не чувствуя в этом предложении ловушки, Пятка поплелся вслед за Стенькой в кабак и там сел рядом на скамью.
Хотя вся Москва ела дома, были и места, где простому человеку подавали горячее, если же человек свой, ведомый — и наливали потихоньку, потому что открыто торговать хмельным могли только целовальники, названные так не из баловства, а потому, что и впрямь крест целовали на том, что будут торговать по государеву указу.
Можно было бы пойти и на кружечный двор, тем более что был он неподалеку от того же Охотного ряда, у Моисеевской обители, и настолько известен, что саму обитель-то по-свойски называли «У Тверского кружала». Другое название тому заведению было «Каменный скачок», а был на Москве еще и «Деревянный скачок», но до него идти было дальше. Однако Стенька не хотел появляться в приказе выпившим.
Приказав подать миску щей с мясом, хлеба два ломтя и две ложки, Стенька приступил к розыску.
— Стало быть, вот что нам знать надобно. Ты этой ночью решетку опускал близко к полуночи?
— Почем я знаю? — зачерпывая из миски горячую жижу, спросил Пятка. — Как от церкви люди пошли, и я тогда поужинал. Потом гляжу в окошко — больше никто не ходит, только снег падает. Может, кто за снегом и бегал, да я не видел. Значит, можно и запирать.
— Стрельцы-то кричали?
В тихую зимнюю ночь сторожевых кремлевских стрельцов слышно было за версту.
Пятка, прежде чем ответить, подумал.
Если кого-то носила ночью нелегкая Никитской улицей, и тот вор и тать беспрепятственно проскочил, то в этом была и его, Пятки, вина — зачем решетку не спустил? Стало быть, следовало самому сперва как-то расспросить земского ярыжку, который уж коли пожаловал, то без воровства не обошлось…
— А которое время тебе надобно? Я ведь ночью выхожу, у меня так заведено — непременно проснусь и по малой нужде.
— Кабы знал, какое время надобно, то не к тебе бы, а прямиком на двор к вдове Бабичевой пошел бы! — как бы невольно проговорился Стенька.
— А что вдова? Стряслось там что?
— Да уж стряслось… — проворчал земский ярыжка. — Вот ты мне скажи, Антипушка, бывает ли когда добро, ежели бабы без мужиков своим хозяйством живут?
— Бабичева вдова уж не в тех годах, чтобы колобродить, — возразил Пятка. — Она постарше меня будет.
Стенька посмотрел на решеточного сторожа, с чьих усов и бороды свисала сейчас капуста, и дал ему на вид лет этак сто восемьдесят шесть.
— Так у нее ж полон дом молодых баб. А к ним, это я доподлинно знаю, молодцы ходят.
— Молодцов не видывал! — заупрямился Пятка.
— Переулком, дядя! Тем, что за садом!
— За морозовским садом, что ли? Да, переулок там такой… Что в один сад, что в другой пробраться можно. Вся надежда на псов.
— Пса прикормить недолго. Так ты и не ведал, что те бабы молодцов через сад проводят?
Английский язык с У. С. Моэмом. Театр
Научно-образовательная:
языкознание
рейтинг книги
