Государи и кочевники. Перелом
Шрифт:
— Справляетесь с делом без лошадей?
— Где там! Полное расстройство. Вон, кстати, и генерал Анненков идет.
Фельдшер встал. Все сидящие в столовой тоже поднялись, приветствуя генерала. Полноватый, с холеным, тронутым загаром лицом и желтыми усами, он кивнул всем и задержал взгляд на Студитском. Спросил, хорошо ли спалось на новом месте, и сел рядом.
— Кажется, я где-то с вами раньше виделся? — сказал с некоторым сомнением.
— В доме военного министра, в прошлом году, господин генерал, — подсказал Студитский.
— Да, да, вспомнил. Вы по-прежнему возглавляете миссию?
— Да, господин генерал. Но я настоял, чтобы
— Разве в миссии нечем заниматься?
— Именно потому, что прибавилось в миссии дел, я и стал главным санитарным врачом. Должность эта позволяет мне выезжать в любой опорный пункт, в любой аул.
— Что же вы намереваетесь предпринять в ближайшее время? — заинтересовался Анненков.
— Прежде всего, господин генерал, создать фельдшерские пункты во всех крупных селениях.
— Но там же вовсе нет россиян! Разве что в Кизыл-Арвате да в Бами.
— Но, создавая медпункты, я имею в виду прежде всего туркмен.
— Туркмен? — усомнился и хмыкнул Анненков. — Тут свои солдаты мрут как мухи от болезней, а вы о туркменах думаете.
— Я думаю о тех и других. Все мы люди, — попробовал смягчить тон беседы Студитский.
— Цинга и лихорадка косят людей беспощадно. До туркмен ли сейчас?! — еще больше возбудился Анненков. — Лощины от Михайловского до Казанджика удобрены мертвецами. Через каждые десять верст кладбище. Не нравятся мне ваши ненужные старания, доктор.
— Господин генерал, не забывайте, что мы пришли в Закаспий, чтобы помочь местному населению выйти из нищеты и дикости. Строя железную дорогу, вы признаете, что она преобразит кочевое общество, но почему же вы отвергаете мою медицину?
— Я думаю, дорогу мы строим не для того, чтобы лучше устроилось здешнее население, — возразил Анненков. — Дорога нам даст хлопок, джут, соль, нефть и все прочее, в чем нуждается Россия. Что касается туркмен, они превратятся в подсобную силу — и только.
— Вы не правы, генерал, — не согласился Студитский. — Туркмены почти сто лет просили нас, чтобы взяли их в подданство. В нас они видят избавителей от тысячи бед, а вы в них видите подсобную силу. Генерал, с возможным учреждением Закаспийской области, о которой сейчас ведется речь в высших кругах, мы привлечем к правлению и туркмен. Речь пойдет не о подсобниках, а о возрождении общества в экономическом и культурном аспектах. Будут не только дороги, не только города и заводы, но фельдшерские пункты и амбулатории, гимназии и все прочее, чем живет цивилизованное общество.
Анненков слушал и снисходительно улыбался. Покопавшись ложкой в консервированной каше, отодвинул тарелку.
— Вы, капитан, человек образованный и, я сказал бы, заряженный на общественный лад. Но скажите мне, где вы достанете средства, чтобы провести в жизнь свои намерения? Знаете, я только приступил к строительству дороги, год всего минул, а уже растраты неимоверные. Строю, а сам думаю, как бы государь не посадил на скамью в качестве подсудимого. Люди бегут и мрут, лошади передохли, воду порциями выдаем… Армяне и татары работали у меня в качестве вольнонаемных, теперь все разбежались. В Баку, Гяндже, Тифлисе — волнения, связанные с убийством государя. У меня норма, господин доктор, полторы версты готовой дороги в день, а мы и полверсты не проходим. Дековильская подсобная дорога стоит. Раньше по ней рельсы и шпалы из Михайловского подвозили, а теперь хоть на собственных плечах их тащи. На паровой дороге один паровоз. Вот сейчас погоню
— Не пробовали просить помощи у туркмен? — осторожно спросил Студитский.
— Да вы что?! Какая от них помощь?!
— Туркмены могут прийти с верблюдами и возить строительный материал из залива.
— Могут, да только не здесь. Дорога-то — военная. Я не имею права подменять солдат туземной силой. А если нарушу приказ, то сколько хлопот потребуется, чтобы добывать хотя бы один караван верблюдов на стройку!
— Вот тут-то и поможет вам моя миссия, господин генерал, — довольно сказал Студитский. — Я приведу вам туркмен с верблюдами, но оплата должна быть полная, без всяких скидок, иначе дело потерпит провал. Знаете, — признался Студитский, — еще когда строили склады и дома в Вами, я образовал строительные артели туркмен. И сейчас они строят. Но я не занижаю им жалованье.
— Ну что ж, сядете и вы на скамью подсудимых, — засмеялся Анненков и прибавил: — Впрочем, действуйте, капитан! Но смотрите, чтобы пристав не написал куда следует! — Генерал хлопнул Караша по плечу и встал.
— Господин генерал, — взмолился Караш, — имею к вам личную просьбу. У меня керосин на Челекене есть. Не смогли бы дать хотя бы один вагон, чтобы перевезти бочки от Михайловского — в Джебел, Ахчу и дальше?
— Однако вы — пристан особенный, — усмехнулся Анненков и отказался: — Нет, пока не могу. Не до этого.
Оставив Караша у Балхан, Студитский отправился вдоль железнодорожной насыпи в сторону Кизыл-Арвата. Останавливался на строящихся разъездах и станциях. Пока что здесь не было ни рельсов, ни будок, ни станционных зданий, лишь кибитки, в которых жили строители. Обследуя близлежащую местность, капитан записывал в тетрадь характерные особенности ландшафта и прикидывал, где и что расположить.
Осматривая аул Джебел, находящийся в четырех верстах от Молла-Кара, записал: "Предгорья Большого Балхана. С гор стекают ручьи, здесь же кяриз — подземный водовод с исключительно чистой водой. Местность прекрасная: дышится легко и вокруг безграничный простор. Вот куда бы переселить моего папашу с его ревматизмом. Сухость исключительная. В Джебе-ле есть полный смысл создать фельдшерский пункт, а в Молла-Кара — курорт. Я провел анализ воды и рады, взятых из озера и Актама: грязи серо-йодисто-железные. Весьма необходимы в лечении суставных болезней. Хорошо бы провести железнодорожную ветку от Джебела к Молла-Кара, тогда курорт со временем может обрести широкую бальнеологическую значимость".
"Бала-Ишем. Сюда добирался весь день, не спеша. Всю дорогу думал об отце. Вспомнился Вышний Волочек, окруженный хмурыми лесами, деревянный отцовский сруб с двором и сараями. Глушь российская и глушь каракумская — явления совершенно разные. Там — глушь, зовущая к покою, здесь — к пробуждению. Отец зовет меня к себе, жалуется на ревматизм и усталость. Клянет скрипучую телегу, на которой исколесил весь уезд, и рад лишь тому, что он — лекарь, несет людям здоровье и облегчение. Надеется: у меня дела пойдут лучше, чем у него, когда возвращусь в Вышний. У меня, дескать, академия за плечами, да и здоровье отменное. Но не влечет меня в лесную глухомань. Моя амбулатория — каракумская пустыня. В ней мой стол, в ней моя служба и жизнь…