Государи и кочевники. Перелом
Шрифт:
— Уважаемый, — отозвался Студитский, — я с вами не согласен. Дорога нужна прежде всего туркменам. Вы — хозяева этой земли, вам нужна дорога не меньше, чем русским. Если вы окажете помощь строительству, то будете иметь полное право на эту дорогу. Но я хотел бы сказать и о другом. Как представитель русской миссии обещаю, что генерал Анненков будет платить вам столько же, сколько платит русским рабочим. Вы будете перевозить рельсы и шпалы — и получать за каждого верблюда рубль в день. Мы заинтересованы, чтобы у вас были деньги. Будут у вас деньги — торговля у нас оживится. Вы знаете, сколько разных товаров привезли русские
Вряд ли требовалось разъяснять аульчанам, что мануфактура, керосин, железо и все прочее отдается за деньги: это они давно усвоили. Заботило их иное.
— Господин начальник, — спросили из толпы, — почему же генерал Анненков, когда у него лошади были целы, никого из туркмен не брал к себе с верблюдами?
— Это говорит о том, — сердито отозвался Студитский, — что не у каждого генерала на плечах голова, бывает и тыква.
Толпа опять разразилась веселым, безудержным смехом.
— Сколько надо верблюдов и куда их пригнать? — спросил сидевший на тахте аксакал.
— Не меньше трех тысяч! — отозвался Студитский. — Две тысячи в Молла-Кара, к генералу; одну тысячу к Ахча-Куйму на узкоколейную дековильскую дорогу, вот к этому человеку. — Капитан поискал глазами Лессара и крикнул: — Петр Михалыч, покажись народу!
— Здесь я! — отозвался Лессар.
— По всем вопросам, — продолжал Студитский, — обращайтесь ко мне.
Тут же его забросали вопросами. Он стоял и терпеливо отвечал, пока люди не разошлись, чтобы завтра заняться сгоном верблюдов.
В самую жару, когда и в тени дышать тяжело, на огромном открытом пространстве от Молла-Кара до Казанджика сосредоточилось более десяти тысяч строителей и около трех тысяч верблюдов. Укладывали шпалы и рельсы опытные, обученные этому делу солдаты двух железнодорожных батальонов. Доставляли же шпалы, рельсы и костыли к насыпи туркмены на верблюдах. Шпалы и рельсы везли волоком, костыли — в арбах. Туркмены же строили параллельно насыпи почтово-транспортную дорогу: срезали бугры, засыпали землей и щебенкой ухабы, рыли ямы под телеграфные столбы. В аулах были созданы бригады, которые вели проселочные дороги к станции и копали арыки.
Вновь начала действовать дековильская дорога. Вдоль насыпи по ровным такырам, на которых лежала узкоколейка, катились вагончики, запряженные верблюдами, и кучерами в вагонетках сидели туркмены. Лессар теперь находился на своем, дековильском участке.
Студитский с мичманом, канониром и бахши все так же передвигались от селения к селению. Кертык с удовольствием пел аульчанам, Петин ходил с санитарной сумкой, начиненной медикаментами и перевязочным материалом. Иногда доктор заходил в кибитки, лечил больных. Но совершенно был беспомощен перед малярией. "Надо графине написать, пусть вышлет хины", — думал он. Не забывал он и о молла-каринском озере. Там уже стояло с десяток кибиток, и туда ездили принимать грязи некоторые офицеры из эшелона, приказчики и маркитанты.
Но, пожалуй, самым бойким местом на трассе Закаспийской военной железной дороги был в это лето Казанджик. Тут, как только подвели колею к поселению, сразу же появились торговцы. Началось строительство складов и военного пакгауза. Здесь начали складывать свои товары купцы, чтобы потом везти их дальше. Вокруг Казанджика
Студитский, приезжая сюда, всякий раз восхищался размахом дел. И в тот день, когда они с мичманом сошли с поезда в Казанджике и зашагали к строящейся водонапорной башне, сказал не без гордости:
— Видал, моряк, какая силища собралась?
— Дармоедов много, капитан, — сказал Батраков. — Что ни купец — то дармоед, что ни приказчик — плут. А таких тут больше половины.
— Ну, мичман, — недовольно отозвался Студитский, — вы сегодня настроены на меланхолический лад.
— Да ведь досада берет, Лев Борисыч. Солдат или дехканин не успеет рубль заработать, а на этот рубль сразу все торгаши кидаются. Сунул бы я каждому по лопате, пусть бы мне котлован копали. А то жрут, да спят, да последнюю шкуру дерут с солдата и дехканина!
— Ладно, Иван Гордеич, не кипятись, — попросил капитан. — Прав ты, конечно, и возражать тебе я не стану. Но, как говорится, всему свое время. Построим дорогу, города, тогда можно будет и купцам всыпать. Вот устроим крестьянские коммуны, образуем земельные запашки, глядишь, и купцы попятятся.
— Да ведь земельные запашки тоже не скатерть-самобранка, — заметил Батраков. — Да и не аршинами измеряется тут богатство, а каплями воды. Но вода-то в руках богачей — баев!
— Ничего, ничего, мичман, дай одно сделать, потом и в другом разберемся.
Над Кюрендагом давно уже темнела туча и слегка погромыхивало в ней: не зря с утра так шпарило солнце. Очередной высверк молнии ярко озарил предгорья, и пахнуло дождевой влагой.
— Дождь будет, — сказал Батраков. — Видите, заряды какие?
— Вижу, конечно. Но сегодня и мы с вами заряжены под стать этой туче, — засмеялся Студитский. — У сталось, вероятно.
— Я бы не сказал, — вновь возразил Батраков. — Просто я, в отличие от вас, не очень-то верю этой разномастной силе. В Европе уже вовсю капитал властвует, а мы тут аграрный мирок затеваем. В Европе грохочут станки и машины. Там множится рабочий люд, там расправляет крылья свобода. Нельзя пам опираться на мусульманский мирок. Его основной движитель — ислам — безнадежно отстал от передовых философских учений!
— Вы сегодня в ударе, мичман! Дождь пойдет непременно. Уже накрапывает.
Снова желтый зигзаг молнии прострелил тучу и загрохотал гром.
— Идемте, иначе не успеем! Вымокнем до нитки, — поторопил капитан.
— Ничего, это полезно.
Оба посмотрели на небо и не спеша пошли к железнодорожному составу, который стоял в версте от станции. Дождь застал их в пути. Бежать не стали — пусть мочит. Дождь в Каракумах редкость: с самого мая не было ни капли дождя. И, уже подходя к поезду, прибавили шаг, а потом побежали, ибо с неба посыпался град, крупный, с голубиное яйцо. У них даже не хватило духу добежать до генеральского вагона — вскочили в первый попавшийся тамбур.