Государства Прибалтики 2.0. Четверть века «вторых республик»

Рассматривая основные тенденции и результаты развития мировой политики и экономики, отметим сразу как базовое условие: анализируются лишь ключевые факторы, непосредственно влияющие на характер экономического развития России.

Именно поэтому в центре внимания оказывается турбулентность мирового экономического развития. В принципе, это традиционная характеристика мировой экономики, однако сейчас данная характеристика переходит в новое качество. Экс-министр иностранных дел России И. Иванов писал еще в 2011 году, в период кажущейся стабильности: «Разворачивающийся на наших глазах мировой финансово-экономический кризис, по-видимому, знаменует собой окончание целой эпохи безраздельного интеллектуального и идеологического преобладания неолиберализма» [1] . С этим тезисом легко согласиться, но следует добавить и то, что системный экономический кризис совпадает во времени и пространстве с идеологическим и политическим кризисами. К 2016 году накопилось такое количество новых, явно и неявно дестабилизирующих факторов, что их совместное влияние становится все более непредсказуемым.

В XXI веке формируются новые геоэкономические блоки. Особую значимость приобретает переговорный процесс между США и ЕС по соглашению о Трансатлантическом торговом и инвестиционном партнерстве (Transatlantic Trade and Investment Partnership – TTIP).

Это соглашение предполагает либерализацию сферы торговли и инвестиций, а также устранение или уменьшение регуляторных и других тарифных и нетарифных барьеров между США и ЕС. Вне конкретной политики, строго на базе основополагающих принципов современной экономической теории выиграть от этого объединения могут только США. На этом фоне в Европе все активнее обсуждаются возможные последствия данного соглашения.

Создав проблемы для ЕС и РФ, США и группа ведущих западных ТНК подготавливают ЕС к участию в этом проекте. Создание трансатлантической зоны свободной торговли может означать конец ЕС как самостоятельного цивилизационного и экономического блока [2] . Реализация этого проекта превращает Лондон в периферию Вашингтона, Варшаву в периферию Лондона, Таллин – в периферию Варшавы, а Нарву – в тот самый мифологический «край земли».

Следующий круг проблем – Большая Евразия, формирующаяся вокруг сотрудничества Китая, России, Индии, Казахстана, Ирана и ряда других государств, при вероятном экономическом лидерстве, но не гегемонии Китая и вполне очевидном военно-политическом лидерстве России. Процесс получил мощный импульс, когда в мае 2015 года Россия и КНР договорились о сопряжении Евразийского экономического союза и китайского проекта Экономического пояса Шелкового пути. В этих условиях предложенный КНР проект нового Шелкового пути – это не жесткая модель, а динамично меняющаяся форма международного сотрудничества, по сути, новая интеграция, не вписывающаяся в классические западные схемы.

Изменившаяся экономическая модель Китая, качественное снижение темпов его экономического роста создает проблемы всем его торговым партнерам и географическим соседям. Прибалтика, демонстративно отказываясь от сотрудничества в сфере транзита с Россией, развертывает аналогичные связи с Китаем [3] . Россия, таким образом, оказывается пострадавшей дважды.

Далее, важнейшие для нас проблемы Европы. Этот вопрос непосредственно связан с оценкой европейской интеграции как одного из факторов развития глобальной экономики. Как оценивать предшествующий этап европейской интеграции? Согласимся с оценкой профессора И.М. Бусыгиной: «Интеграция приобретала благоприятную репутацию в глазах отдельных стран по мере получения конкретных положительных результатов в ходе реализации не общего, а конкретных, более скромных по замыслу проектов взаимодействия по ограниченным направлениям кооперации» [4] . Действительно, десятилетия осторожного движения, согласования интересов в пределах относительно однородного западноевропейского пространства, поиск и совершенствование лучших практик не могли не привести к успеху. Успех был велик, но головокружение от успехов еще больше. Еще в 2002 году звучали осторожные критические замечания: «После разрушения “великой границы” и растраты сил, которые были нужны на ее поддержку, Европа кажется усталой. Кажется, что ее составные части вернулись к поло жению, существовавшему перед Ялтой, а может быть, даже перед Трианоном. Все после военное состояние, к которому Европа вроде бы привыкла как к вполне естественному порядку вещей, вдруг оказывается искусственным и себя изжившим. Европейский блок распадается на архипелаги» [5] .

Однако некритичный подход к собственным моделям развития, одновременное количественное удвоение и качественный рывок в валютную и шенгенскую зоны вызвали европейский кризис, имеющий лишь косвенное отношение к мировому экономическому кризису [6] . Очевидно, этот тезис применим и к государствам Прибалтики, но добиться признания этого факта почти невозможно.

Не провал Евроконституции привел к росту евроскептицизма, а евроскептицизм, основанный на понимании неэффективности постмаастрихтской модели ЕС, привел к провалу Евроконституции. Не менее важен и такой аргумент: «Сегодняшняя холодная война между Россией и Западом, кроме остальных созданных ею политических, экономических и военных проблем, стала катализатором эрозии европейских ценностей, ускоряя и расширяя общую политическую деградацию» [7] .

В настоящее время «…дискуссия внутри Евросоюза о будущем европейской интеграции охватывает как направления дальнейшего институционального развития ЕС, так и концептуальное обеспечение его реформирования в трех ключевых сферах – восстановление демократической легитимности, определение параметров дифференциации (гибкой геометрии) и формулирование экономических приоритетов, прежде всего, повышение конкурентоспособности всей экономики ЕС» [8] . Участники этой дискуссии де-факто признают, но будут отрицать до момента полного краха то, что «Евросоюз из образца разумной предсказуемости стал, по сути, одним из наиболее явных источников глобальной неопределенности» [9] . Именно поэтому разрушение действующей модели евроинтеграции неизбежно. «В действиях Евросоюза с недавних пор стала появляться “коллективная односторонность”, когда любой член может потребовать “солидарности” по любой собственной проблеме. Как результат – блоковая позиция, негативно сказывающаяся на наших отношениях с ЕС… Индивидуальные интересы членов ЕС нам известны; со многими из них двусторонние отношения не отягощены искусственными барьерами и развиваются куда более продуктивно, чем с брюссельскими структурами» [10] .

Многие эксперты утверждали, что Европе необходима более централизованная система управления с сильной политической исполнительной властью и гораздо большими регулятивными полномочиями. Эти мысли четко прослеживаются в докладе Группы друзей Европы [11] и докладе Хермана ван Ромпея [12] . С другой стороны, в 2014-м и особенно в 2015 году, появляются позиции авторитетнейших европейских ученых и экспертов, указывающие на то, что кризис европейской экономической, политической, социальной модели уже неизбежен. Рассматривая вопросы европейской интеграции, Энтони Гидденс пишет: «Единственный шаг вперед… а можно ли будет вернуться назад?» [13] . Этот тезис, относящийся к проблемам Греции, Португалии, Испании, гипертрофии германской экономики, возможностям сохранения «шенгена», становится все более актуальным. Множественность проблем Европы очевидна. Да, Европа в какой-то момент стала лидером и долгое время им оставалась, но сегодня следует ставить вопрос не о том, почему это лидерство появилось, а как оно было утрачено [14] . Искать политологическое объяснение можно. Абсолютное большинство государств, позиционируемых как демократические, пережили периоды авторитаризма, тоталитаризма или, по крайней мере, оккупации. Память о бесконтрольном характере государственной власти и привела к поиску новых моделей политической организации, воплотившихся в Европейском союзе с его бесконтрольной властью, но уже наднационального уровня. После короткого периода демократии де-факто Европа перешла к постдемократии, т. е. демократии де-юре [15] .

Европейские постмодернисты считали, что географические карты вышли из моды, их вытеснили экономические диаграммы, иллюстрирующие финансовую и коммерческую взаимозависимость Европы и благосостояние европейских граждан. Однако события 2015 года показали, что это не так. Границы пережили эпоху их забвения – впрочем, очень короткую. В этом контексте отметим, что не Россия развеяла европейские мечты о будущем, в котором постмодернистский остров ЕС раскинется на весь континент [16] , а сама Европа сделала все для разрушения этого проекта, «…в развитии Европейского союза… завершился период отрицания, когда хорошим тоном было делать вид, что происходящее – не более чем временные трудности и издержки роста» [17] . Главное, тем не менее, лежит в экономической сфере. В Европе деградируют именно те отрасли, которые создали ей заслуженную славу, а в государствах Прибалтики они практически исчезли [18] .

Безусловно, мы должны понимать, что кризис европейской интеграции – это не только экономика. «Европу ждет череда новых и серьезных потрясений. И вызвано это не чем иным, как аморальным поведением властей ЕС. И только слепой мог не увидеть, что дело уже не в одних экономических потерях – оскорблены чувства граждан, растоптаны их идеалы» [19] . Нынешний Европейский союз – главная жертва его же собственного прошлого успеха. В течение как минимум полутора десятилетий преобладали иные оценки, как шедевр «головокружения от успехов» [20] . В контексте задач, поставленных в данной монографии, мы не можем не привести мнение экс-премьера Эстонии М. Лаара: «Европейские страны живут через силу, большая часть их благополучия опирается на долги. Эта система долго не продержится, и благополучие скоро закончится при одновременном расширении и углублении проблем с иммигрантами» [21] .

Завершая рассмотрение европейской проблематики, еще раз отметим: перед нами не кризис европейской идеи, перед нами развертывается кризис конкретной практики ее реализации в политической сфере. Россия не собирается покидать Европейский континент ни экономически, ни политически, ни ментально. С тех пор как Екатерина II в «Наказе комиссии по составлению нового уложения» подчеркнула: «Россия есть Европейская держава», прошло почти 250 лет, и это, при всех гигантских переменах в мире, остается и будет оставаться истиной [22] . Уточним, однако, что это не означает признания безошибочности европейского опыта. Более того, сколько бы нам ни говорили о единстве Европейского союза, мы видим, что политические и экономические практики отдельных стран в нем различны. При этом не надо сравнивать Португалию со Швецией, достаточно сравнить политику Эстонии и Финляндии в отношении России.