ГОСУДАРСТВЕННАЯ ДЕВСТВЕННИЦА
Шрифт:
Викентий некоторое время молчал. Слушал шелест листьев в дендрарии, перешептывание младших богов и нервное попукивание Розамунды в цветах. А потом он сказал главное:
– И для чего же я вам понадобился?
Все боги (даже Онто из зарослей послал свой взгляд) глянули на Викентия Вересаева торжественно и с надеждой.
– Вы будете первым президентом Независимой Религиозной Республики Вибути,- сказал Онто.
– Именно,- подтвердил Ндунги.
И очень вовремя подсуетился, всучив Викентию чашу с жабьей настойкой.
Глава тринадцатая. ОКУНУТЬСЯ В НЕИЗВЕСТНОСТЬ
Вы все еще сомневаетесь в том, что выбрали правильное место?
Из
«…траву. Да, вот так я и лежал - физиономией в траву, жесткую, выгоревшую и до крайности неуютную. Но как только моя физиономия осознала, что нахождение в таком растительном эквиваленте щетины от половой щетки не только некомфортно, но и впрямую угрожает стабильности моей внешности, все переменилось. Физиономия послала мозгу (моему, конечно!) немедленное требование придать должное усилие мышцам спины, рук и ног. Мозг согласился, мышцы мои застонали-заскрипели, как рассохшийся клипер в бурю, и я благодаря неимоверным усилиям всего моего многострадального организма перевернулся на спину. Теперь трава немилосердно колола и пиявила мой тыл, но это было уже не важно. Я лежал и созерцал небо, припоминая при этом какого-то литературного героя, который как-то занимался тем же самым. То бишь созерцанием. Только у этого самого литературного героя, в отличие от меня, наверняка небо для созерцания было более симпатичного колеру и не с такими желтушно-пасмурными облаками…
Однако отвлечемся от неба и начнем составлять оперативный реестр моих ощущений и впечатлений от навалившегося на меня разом мира.
Первое. Я мыслю, ощущаю некоторую знобкость в своих членах, а следовательно, я существую и притом существую в абсолютно нагом виде. Нагота - штука неприятная, но переносимая… Кстати, о переносимости!
Значит, я таки перенесся! Следом за Фенькой! То бишь за Государственной Девственницей! Издадим негромкое, но исполненное глубокого ликования «ура! товарищи!». Степан Водоглазов жив, чего и вам желает.
Тут я ощутил неприятное щекотание в районе груди. Приподнял голову, глянул. Мне на грудь, прямо как ордена, вползали друг за другом довольно крупного размера божьи коровки. А я, знаете, с детства не люблю, когда по мне насекомые ползают, пусть хоть даже самые полезные и безобидные. А потому я поднял руку и смахнул божьих коровок в их первоначальное место дислокации, то бишь в траву. Потом посмотрел на свою руку. Черт возьми, она действовала, как, впрочем, и другая! Это они просто притворялись, что их покинули всякие силы. Я еще раз чертыхнулся и сел, опираясь руками о неуютную землю. Огляделся. И продолжил реестр впечатлений.
Итак, второе. Я сижу голышом на какой-то поляне. У поляны, куда ни кинь взгляд, такой вид, будто ее долго пытали. Ни цветочка-ромашки-василечка, ни стрекозки-бабочки какой, только порыжелая, колючая трава, да вот еще божьи коровки, с поистине эстонской торопливостью копошащиеся в траве около моего бедра. Но поляна - это еще не весь пейзаж. Метрах в десяти-пятнадцати от меня сия растительная плешь резко переходит в суррогатное скопление растительности, которое я условно назову лесом. Почему условно? Да потому, что на настоящий лес это убожество - эти кривые стволы, эти ветки с противной даже на вид листвой - никак не тянуло. Однако убожество убожеством, а приятного мало, когда перед тобой маячит такой вот лес, притом с некоторыми признаками тропинки. Сразу ясно, что тебе выпала несладкая участь лесопроходца. Ведь не за тем же я тут оказался, чтобы остаток своей жизни провести, сидя голой задницей на колючей траве и отпугивая колонию божьих коровок! У человека, особенно у такого, как я, должна быть цель. Но увязывать цель с походом в лес сознание отказывалось до последнего. И только когда я встал и заставил себя оглядеться кругом, я понял, что круто влип. И в лес этот мне придется идти. Потому что он был всюду. Вокруг поляны. И тут меня пронзило…
Третье. Я был один!!! Нигде поблизости не обреталось моей подопечной Государственной
Самые тягостные предчувствия охватили меня. И хотя я был наг и не было у меня даже листочка, чтоб срам прикрыть, я смело поволокся к той тропинке, что маячила у края поляны и вела в лес…
Но, сделав первый шаг босой своей ногой, я вдруг замер и призадумался. Снова огляделся. Насколько я помнил предыдущие события, Фенька собиралась передислоцироваться в Россию (я соответственно за ней следом). Но, почтеннейшая публика, то, что я имею возможность сейчас созерцать окрест - Россия ли это? Историческая ли это моя Родина?! Где же тогда ее шумливые белоствольные березы? Где дубы, извиняюсь за приевшееся выражение, колдуны?! Где сочная трава-мурава с рассыпанными по ней цветами и любовно схороненными в зарослях клевера коровьими лепешками?! И вместо всей щедрой красоты русского пейзажа - вот это монохромное и, возможно, экологически небезопасное убожество?!
Так, может, это и не Россия вовсе?!
А что тогда?
Я понял, что слишком долго стою и оглядываюсь. Я собрал остатки решимости и сделал второй шаг на лесную тропу. Потом третий. А потом и не заметил того момента, когда поляна осталась позади и меня со всех сторон обступил лес.
Я шел, затравленно ожидая подвоха с любой стороны. Но лес молчал и стоял мертво, как мумии в Британском музее; тропа вилась передо мной, такая же неуютная, как разлохмаченная пенька… Ни одного зверя, ни одной птицы не повстречалось мне на этой via dolorosa [6]. Или все-таки terra incognita [7]? Никогда у меня не было возможности толково щегольнуть знанием латыни. Потому что самого этого знания тоже не имелось в особом избытке… Эх, Степан Водоглазов, Степан Водоглазов! Вот пропадешь ты сейчас в этом кошмарном лесу и что сможешь хорошего о себе вспомнить в предсмертной агонии? Не продвинул ты науку, не обогатил ты искусство, в литературу вклада не внес, да и с бизнесом отношения у тебя были, прямо скажем, не фартовые! Так что же вспомнят о тебе потомки, если, допустим, вообще захотят вспоминать такого урода, как ты?! Ну, правда, в куннилингусе, по отзывам, тебе не было равных, но так разве ж это стоящая заслуга для настоящего мужика?! И ведь поздно начинать жизнь заново, искать для себя, так сказать, новую сферу применения… Эх, Степан, Степан, где твой построенный дом, где твое посаженное дерево, где твой выращенный сын?!
Обуянный такими невеселыми размышлениями, я не сразу заметил, что в окружающем меня пейзаже мумифицированного леса появилось некоторое разнообразие. А именно: меж хилых стволов каких-то деревьев замелькало нечто, по всем приметам смахивающее на длинную, невысокую и довольно неопрятную стену из бетонных блоков.
– О,- сказал себе я.- Первые приметы цивилизации. Сами по себе бетонные стены в лесу не растут!
И я заторопился по тропинке, не жалея своих босых ног, чтоб поближе разглядеть этот первый признак человеческой цивилизации (ставлю ящик водки против цистерны пива, что никакая иная цивилизация посередь глухого леса бетонной стены не возведет!).
Вблизи стены обнаружилась еще одна тропинка, она шла как раз параллельно стене. И я, решив, что терять мне все равно уже нечего, зашагал по ней, попутно занимаясь расшифровкой выцветших надписей с афиш и плакатов, коими когда-то, вероятно в далекие времена, была щедро оклеена бетонная плоская грудь стены.
Первым большим успехом моей расшифровки стало то, что все афишно-плакатные надписи были сделаны на моем родном языке. А из этого вытекал логический вывод, что я все-таки нахожусь в России. Или хотя бы в какой-нибудь чрезвычайно захолустной и малоизученной ее части.