Государственная недостаточность. Сборник интервью
Шрифт:
– Оставаться самим собой тяжело в любые времена. Есть такой парадокс: те люди, которые в советские времена шли на конфликты даже с КГБ, становясь явными оппозиционерами, в наше время не выдержали испытания золотым тельцом и отказались от своих принципов. Одно дело, зная, что голодным не останешься…
– А в брежневские времена – еще и не рискуя жизнью…
– Да, конечно. Вообще, надо сказать, что история конфликта творческой интеллигенции с советской властью несколько мифологизирована. Для многих борьба с властью была источником популярности на Западе, которая приносила еще и материальную поддержку. Для них это была своего рода работа. Я по себе помню, когда мои первые повести – «Сто дней до приказа» и «ЧП районного масштаба» –
И вообще, та жизнь была гораздо сложнее. Об этом-то я и пытаюсь писать в своих вещах. Ибо во всей своей сложности и противоречивости, положительности и отрицательности советская цивилизация до сих пор очень слабо описана. Сначала давил достаточно сильный идеологический пресс, преодолеть который удавалось немногим писателям – лишь талантливым. Например, Трифонову, Распутину, Астафьеву. А потом все так быстро обрушилось, что литература занялась другим. И поэтому пора художественного исследования поздней советской эпохи только наступает. Прошло время, появилась перспектива, пришло понимание каких-то вещей. И о многом сейчас я сужу иначе. Это не значит, что я по-другому бы написал свои повести. Тем не менее многое видится по-другому.
Вся жизнь, в общем-то, строится на компромиссе. Если бы люди не умели находить компромиссы друг с другом, с самими собой, то цивилизация просто бы обрушилась. Люди бы уничтожили друг друга. Умение человека пойти на разумный компромисс, не поступившись при этом какими-то своими главными принципами, представляется мне важным. И в искусстве компромисс – тоже очень важный момент. Что такое развитие литературы? Это компромисс между традицией и новаторством. Многие современные писатели пытаются объявить себя новой страницей в истории литературы. Да, бывают новые страницы. Но любая новая страница имеет порядковый номер.
– Более двух столетий роль литературы для России была выдающейся. Но в ту пору не было наличествующих сегодня электронных СМИ. Как меняется эта роль в последние годы?
– В общем-то, роль литературы не изменилась. Одно время роль литературы преувеличивалась. Сейчас она резко преуменьшается. Однако влияние литературы на умы остается достаточно неизменным. Конечно, во времена, когда не было телевидения и Интернета, присутствие собственно литературы в общественном сознании было большим. Понятно, когда тургеневская девушка в зимней усадьбе читала роман, литература была для нее всем. А сейчас литература состязается с массой других носителей информации. Тем не менее у нас в России литература как была, так и осталась основным генератором идей. Все то, что говорит по телевизору какой-то ведущий, не им придумано. Это почерпнуто им из нашей великой литературы. Традиционно в России новые идеи всегда обкатываются в литературе. У немцев, может быть, в философии. А у американцев, допустим, в комиксах. А у нас в литературе. И в этом смысле ее роль нисколько не уменьшилась.
Сужу по себе. Я опубликовал в 1993 году сатирическую повесть «Демгородок», которой вызвал жуткое раздражение. Ведь тогда никому не приходило в голову, что о демократах и о процессах демократизации общества можно писать иронически. Это была священная корова, на ТВ об этом говорили с придыханием. Прошло почти десять лет, и этот иронический дискурс разговора о так называемых общечеловеческих ценностях, при которых старухи побираются по помойкам, теперь перешел на телевидение. Откуда он пришел? Что, эти глупенькие и малообразованные ведущие телепрограмм его придумали? Нет, они почерпнули это из наших
– Из ваших слов я сделал вывод, что потребность в литературе не уменьшается. И все же, многое ли можно изменить в наше время при помощи литературы?
– Литература формирует шкалу нравственных ценностей. Например, я написал несколько книг, в центре которых образ нового русского. Я попытался его проанализировать так, как в свое время это сделал Горький в «Фоме Гордееве». Я разговаривал с одним достаточно богатым человеком, сделавшим себе большое состояние. И он мне сказал: «Ты знаешь, прочитал твое «Небо падших» и подумал: неужели же мы действительно такие мерзкие?» Понимаете, литература в России традиционно давала нравственную оценку. Причем не просто отдельному человеку, а тому или иному социальному слою. И она давала эту нравственную оценку не только с точки зрения межчеловеческих отношений. Хорошо, ты стал богатым. Но, богатея, ты фактически нанес колоссальный урон своей Родине.
– Вот только многие ли из них задаются такими вопросами?
– Да, задаются. Конечно, среди них есть полные «отморозки», у которых задача здесь «нарубить», а жить там. Но это социальная клиника. И заниматься такими людьми должны спецслужбы. В то же время среди них много нормальных людей, выросших при советской власти. Иные из этих людей имеют совершенно нормальное неатрофированное патриотическое чувство. Их государство поставило в эти условия! Осуществляя реформы, власть выстроила такую парадигму, что стать богатым, не нанеся ущерб стране и обществу, было просто невозможно! Это – сложная проблема. И об этом у меня написан ряд вещей, которые, кстати, постоянно переиздаются.
– Вам интересно разбираться в этой проблеме?
– Я не ставлю вопрос так, что вот, мол, я специально в этом разбираюсь. Я пишу жизнь своего героя – моего современника. Но поскольку я нормальный писатель, воспитанный на отечественной реалистической традиции, то, естественно, одновременно с его историей я рассказываю историю страны. А поскольку так голова затесана, что сатирическое мироощущение у меня сильное, то и сатира получается достаточно острая. И вообще, я считаю, что главная задача писателя состоит в том, чтобы попытаться понять и запечатлеть в художественных формах духовную и социальную суть своего времени. Ведь об эпохе мы судим по литературным произведениям. Плюс кино, но кино – искусство, производное от литературы. Сценарий-то пишет писатель. А режиссер лишь заставляет слова двигаться на экране.
– Существуют темы, писать на которые вы не будете никогда?
– Конечно. Я никогда не буду писать на темы, в которых не разбираюсь и для раскрытия которых не имею жизненного материала. Например, мне никогда не придет в голову писать о жизни сексуальных меньшинств. Я никогда не буду писать о субкультуре наркоманов. Поскольку считаю, что эту тему надо постараться вообще выдавить из культурного поля. Нельзя забывать, что литература и искусство обладают мощным заражающим эффектом. Есть и другие темы, на которые я не стану писать. О спорте, например. Мои герои ходят по тем профессиональным и социальным пространствам, которые я знаю.
– В какой мере современной литературе присущ социальный оптимизм?
– У нас есть целое направление, именуемое «поздним постмодернизмом», которое вообще не понимает, что такое оптимизм. Тут говорить не о чем. Но лично я работаю в классической традиции русской литературы, в основе которой в той или иной степени, даже подсознательно, лежит все-таки православная этика. А она оптимистична. Уныние греховно. И в принципе, если бы у меня не было веры в нравственную возможность человека преодолеть любые тяготы истории, я, наверно, просто не смог бы писать. Впрочем, Валери заметил, что все оптимисты пишут ужасно скучно. Поэтому некоторая доля здорового пессимизма литератору тоже не помешает.