Государство Солнца (с иллюстрациями В. Милашевского)
Шрифт:
Сначала мне показалось, что я плохо слышу. Я подошёл поближе к Панову и закричал:
— Идти прямо на Тапробану, а не в Европу!
— Тапробаны нет. Кто не хочет плыть с нами в Европу, тому мы предлагаем съехать на этот остров.
И он показал рукой в сторону Аланда.
Довольно долго тянулось зловещее молчание. Потом громко закричали охотники:
— Измена! Ребята, измена!
Но это было всего несколько голосов. Матросы улыбались вместе с офицерами. Очевидно, они давно знали, что никакой Тапробаны нет на земле.
А у меня
В отчаянии я подбежал к Беспойску, схватил его за руку. Стал тянуть руку к себе и при этом приговаривал:
— Скажите мне, скажите…
— Не плачь, мальчик, — сказал Беспойск ласково. — Панов говорит правду. Государства Солнца нет. Но мы найдём места и получше.
Мне захотелось убить всех офицеров или немедленно самому броситься в море. Я посмотрел на охотников, они хмурились. Может быть, они подсчитывали свои силы? Но разве нам помог бы бунт? Если мы пошвыряем в море офицеров, то ведь Тапробана не вылезет из воды. Кроме того, на стороне офицеров — матросы. Их больше, чем нас.
Моё отчаяние было так сильно, что я долго не мог прийти в себя. Лежал ничком на палубе и думал о том, что теперь смерть моего отца не имеет никакого оправдания. Государства Солнца нет! Звезда моей жизни погасла!
Тем временем некоторый порядок на собрании восстановился. И когда я прислушался, Беспойск разъяснял, что в Европу можно попасть двумя путями. Вокруг Африки путь длинный, надо плыть много месяцев. Вокруг Азии, с севера, путь более короткий, но не исследованный. В Ледовитом океане вечные льды, и никому пробиться через них не удавалось.
— Какие сейчас льды? — закричал Степанов. — Ведь лето на носу. Плыть вокруг Азии! Мы к морозу привыкли, и одежда у нас есть.
Поднялся спор. Все поддерживали Степанова. Мороз и льды не пугали никого. Страшнее казались жара под тропиками, бури и чёрные люди. Да и путь через Ледовитый океан был короче раз в десять.
Беспойск пытался говорить о том, что вокруг Африки плыть всё же безопаснее. В европейских колониях можно продать меха, запастись продовольствием и карты купить хорошие. Но тут поднялся такой крик, что ничего нельзя было разобрать. Беспойск махнул рукой и сказал:
— Ладно, триста ведьм! Раз большинство хочет плыть на север, я подчиняюсь.
Объявил, что собрание кончилось, и приказал везти на берег муку, чтобы печь сухари.
2. Заговор
Я долго сидел на палубе без движения, зажав коленками глаза. За это время все почти успели уехать с корабля. Шлюпка несколько раз приходила и уходила. Кто не уехал, залёг спать. Кругом стало тихо. Только вода плескалась за бортом да кричали птицы, пролетая над мачтами. Без всякой цели я поплёлся вниз, к пушке.
У моего сундучка Ванька лежал
— Отца и мать бросил. Думал в Государстве Солнца пожить… А что мне теперь в Европе делать? Даль такую плыть, неизвестно зачем…
Я сидел, прислонившись спиной к пушке, и смотрел на плачущего Ваньку. Сам я уже не плакал, но плач Ваньки действовал на меня успокаивающе. Он как бы плакал за меня. А я в это время медленно думал. Моё положение было куда хуже Ванькиного…
Вдруг я услышал, как на другой стороне пушки Паранчин сказал своей жене по-камчадальски:
— Надо назад скорей плыть. А то оленей не соберём. А если завтра назад приедем, всех соберём до единого.
— Как плыть? — ныла Лукерья Ивановна. — Не пойдёт корабль назад. Говорила я, что никуда ехать не надо. Вот и попали в беду. Никому не известна страна Европа. Может, там рыбы и оленей в помине нет. Погибнем мы по твоей глупости.
— Молчи, — сказал Паранчин, и я слышал, как он поднялся. — Сегодня домой вернёмся. Штурманы согласились обратно ехать. Канцелярские поддержат. Их силой взяли. Зябликов сказал, что отведёт корабль назад в Большерецк.
Я насторожился. Очевидно, у Паранчина был уже целый план обратного возвращения. Даже поговорить со штурманами он успел. Вот так штука! Конечно, пока на берегу будут печь сухари, можно обрубить канат и поставить паруса. Матросов, какие остались, припугнуть, ружья у нас на руках. Я хотел уже подойти к Паранчину, как вдруг в голове моей появились другие мысли.
Паранчину хорошо возвращаться — он соберёт оленей и уедет в тундру, будет там жить, как жил до сих пор. Но ведь мы — я и охотники — участвовали во взятии крепости. Придёт новый комендант, нас всех засадят в подвал, а потом запорют за участие в бунте. Нам нельзя уже больше возвращаться на Камчатку. Мы должны плыть с офицерами, иначе нас ждёт гибель…
Все эти мысли привели меня к убеждению, что надо прикончить заговор Паранчина как можно скорей. Я позабыл о своём горе и бесшумно стал на четвереньки. Паранчин, охая, пошёл к лестнице. А я двинулся за ним тихо, как мышь. Поднялся на верхнюю палубу и видел, как камчадал вошёл в каюту штурманов. Я знал, что из всех штурманов только Бочкарёв съехал на берег. Измайлов и Зябликов остались на корабле. Дверь в штурманскую каюту была не совсем прикрыта. Поэтому я свободно мог слышать, о чём они там разговаривают.
— Не удастся овладеть кораблём, — говорил Измайлов, — мы его поджечь можем, чтобы погони не было. А сами на шлюпке вернёмся. А они, голубчики, пусть на острове отсиживаются, яйцами питаются. Мы за ними потом казаков пришлём.
— Так! — сказал Паранчин. — Как шлюпка подойдёт к кораблю, мы в неё спустимся, а матросов в воду перекидаем.
— А то и сейчас канат обрубить можно, — предложил Измайлов. — Надо только, чтобы десяток матросов нас поддержали. Идём к ним в каюту, поговорим.
— Смотрите, ребята, — вмешался Зябликов, — не было бы беды.