Государство Солнца (с иллюстрациями В. Милашевского)
Шрифт:
Первая неделя нашего плавания от Америки была самой удачной. Погода становилась всё лучше и лучше, так что мы стали даже бояться беды. И не без основания. Началась страшная жара. К жаре мы все были непривычны, и в наших меховых шапках и сапогах первое время чувствовали себя прескверно. А тут пошли и другие несчастья.
Начать с того, что питьевая вода стала портиться. Потом лопнули от жары две самые большие бочки. Капитан приказал уменьшить ежедневную порцию, так как плыть до Японии оставалось долго и островов по пути не было. И вот
С самого начала нашего плавания он свёл компанию с канцеляристами Судейкиным и Рюминым, а также со штурманами. Судейкин первое время исправно мыл посуду на кухне. Но потом, сказавшись больным, залёг на второй палубе. А после, когда выздоровел, отказался идти на кухню. Нарисовал на палубе шахматную доску, и целый день он и Степанов играли в шахматы. А когда не играли, то шептались о чём-то со штурманами по углам.
Кроме штурманов и канцелярских, в компанию Степанова входило несколько матросов. Всех вместе их было человек десять, но мы все на корабле чувствовали, что неприятностей от них будет много. Так и случилось.
Когда Беспойск, собрав на палубу всех, заявил, что надо уменьшить порцию воды, Степанов первый закричал:
— Мы не согласны! Зябликов говорит, что через три дня будем в Японии.
— Это неверно, — сказал Беспойск. — Не меньше ещё двух недель придётся плыть.
Степанов не унимался:
— Мы это увидим. Предлагаю порции не уменьшать. Чего воду беречь? И так она тухнет.
Всем на корабле было известно, что вода действительно портится. Поэтому большинство поддержало Степанова.
— Хорошо, — сказал Беспойск с тревогой, — пейте по две кружки. Но предупреждаю, земли долго не будет. И нам придётся туго.
Тогда никто не обратил внимания на его слова. Никому не приходилось терпеть жажды на море. Но прошло три дня, земли не было. У нас оставалось только четыре бочки воды, то есть на четыре дня, если пить по одной кружке. И недостаток в провианте обнаружился. Несколько бочек с солёной рыбой испортилось и издавало зловоние на весь корабль. Медер приказал их выбросить за борт. Сухари были съедены, муки больше не было. Оставалось только немного сушёной рыбы, и это всё.
Беспойск снова собрал нас на шканцах. Сообщил о затруднениях. И опять Степанов начал кричать:
— Нечего бояться, ребята! Завтра увидим землицу!
Но теперь никто ему не поверил. Все согласились на уменьшение порции. Однако было уже поздно.
Ни на другой, ни на третий, ни на четвёртый день мы не увидели земли. Стояла страшная жара, так что было больно босиком ходить по палубе. Вода выдавалась тёплая, по четверть кружки. Доктор Медер пробовал настаивать морскую воду на чае. Но чая этого пить было невозможно. Начиналась тошнота. Многие заболели животом, и нижняя палуба превратилась опять в госпиталь. Духота там была невообразимая.
Женщины пошили нам белые рубашки из холста, но и в белых рубашках было жарко. Мы обдавались морской водой из вёдер, но жажда от этого не уменьшалась.
В довершение всех бед ветер ослаб, и мы едва тащились по морю. На корабле начались ссоры и даже драки. Не было покоя ни днём ни ночью. Помню, в одну из ночей к нам в капитанскую каюту начал стучаться Ванька.
— Вставай, Лёнька!.. Лёнька!.. Капитан!..
— Что такое?
— На палубе собрание. Степанов собрал.
— Какое собрание? — закричал Беспойск и соскочил с койки.
— Пить хотят все.
— Да ведь нет воды.
— Знаю. Степанов водку предлагает делить.
Беспойск натянул штаны, засунул пистолет за пояс и босиком побежал на палубу. Крикнул мне:
— Скорей, Лёнька, буди Панова и Хрущёва. Чтобы выходили с оружием.
Разбудив офицеров, я вместе с ними вышел на палубу. Ночь уже проходила, и часть неба была жёлто-зелёной. У мачты стояла небольшая кучка людей. Это были степановские ребята. С нижней палубы раздались голоса. Полуголые матросы и охотники выходили наверх. Когда народу собралось порядочно, Беспойск спросил:
— Ну, в чём дело?
— Пить! — закричали люди.
— Нет воды, — сказал Беспойск. — Вы её сами выпили. А теперь ветер упал. Когда подойдём к земле, не знаю. Может, и завтра. Потерпите, ребята. Сами знаете, воды нет.
— Водка есть! — заревел Степанов. — Пять бочонков. Чем не вода?
— Стыдись, Степанов! — закричал Панов. — Ты дворянин, помни. Пример должен подавать.
— Нет в океане дворян! — ответил Степанов. — Это в Петербурге дворяне. Да чего там разговаривать. Водки! По чарке на брата.
— Водки я не дам, — сказал Беспойск и вынул пистолет.
— А мы тебя и не спросим, — нахально заявил Степанов. — Ребята, кто хочет водки, подходи.
Степановские люди у мачты расступились.
На палубе стоял бочонок с водкой. Должно быть, бунтовщики ещё ночью выкатили его из кладовой и уже хлебнули немного. Ведь на вахте стоял Бочкарёв, их приятель.
У Степанова появилась кружка в руках. Он закричал:
— Кто хочет пить, подходи!
Один миг все стояли неподвижно. Вдруг Ерофеев заорал:
— Ребята, выпьем за Тапробанушку!
И бросился к бочке. За ним остальные. У всех пересохло во рту, поэтому понятно было, что так быстро поддались. Сначала пили кружкой, по очереди, а потом свалили бочонок. Водка потекла по палубе. Люди стали на корточки и принялись доски лизать. У водочной лужи началась свалка.
Беспойск сунул пистолет за пояс и спросил тихо:
— Что же теперь делать?
Офицеры промолчали. Даже Панов не нашёлся. Один только Сибаев усмехнулся и сказал:
— Дело ясное. Как перепьются все, скрутить Степанова да при всех кошками отодрать.