Готический роман. Том 1
Шрифт:
– Что ты хочешь – разоблачить меня или просто получить ответ?
Ури покосился на пустой шкаф, подумал мельком: «Она ведь даже не знает, что я видел тогда эти Карловы шмотки» и упростил себе жизнь:
– Я бы предпочел просто получить ответ.
Инге еще секунду помедлила, словно пробовала каждое слово на вкус, и сказала устало:
– Я и сама долго пыталась угадать, куда он делся, пока это не стало мне безразлично.
– И потому ты убрала из шкафа его вещи?
Только тут она заметила распахнутые дверцы пустого шкафа и отмахнулась легко, не придавая значения:
– Ах, это! Да, Господи,
– Что значит – временно?
Инге прикусила губу и нахмурилась. Почуяв напряжение между людьми, Ральф прижал уши и зарокотал на низких нотах, – он никогда не упускал случая подчеркнуть важность своей роли в жизни замка. После короткого колебания Инге объяснила:
– В ту ночь, что я тебя привезла, я наспех вынесла эти вещи из твоей комнаты и сунула их в шкаф, потому что ничего лучшего не могла тогда придумать.
Ури стало не по себе:
– Ты хочешь сказать, что Карл жил в той же комнате, в которой живу я?
Вглядевшись в его лицо, Инге неожиданно засмеялась:
– Чего ты испугался, Ури? Что ты можешь превратиться в дракона?
Ури вдруг почувствовал себя совершенным болваном и, как ни странно, на душе у него от этого полегчало.
– Ничего я не испугался, – пробормотал он, уставясь в пол, и сам удивился тому, как по-детски прозвучали его слова. Тогда он поднял голову, поглядел Инге прямо в глаза и добавил, хоть ему это было нелегко:
– Знаешь, у меня кошки на душе скребутся после этого представления.
– Знаю, – отозвалась Инге. – У меня тоже.
Ну вот, главное было сказано – конечно, и у нее тоже! Он ведь видел, как во время спектакля побелели косточки ее пальцев, вцепившихся в подлокотники кресла. Значит, ему необязательно сейчас решать, доверяет он ей или нет. Острая радость обожгла его при мысли, что он не обязан ничего решать, не выслушав ее. Не обязан ничего решать, не обязан никуда уезжать и вообще ничего никому не обязан. А вслед за радостью пришло досадное осознание того, что он увязает в сладкой патоке этой жизни все глубже и глубже. Инге несомненно прочла по его лицу всю эту гамму чувств, как раскрытую книгу, и на миг коснулась его щеки ладонью, словно птица крылом на лету, – призывно, просительно, утешительно, маняще – все сразу.
– Пошли спать, уже поздно, я еле стою на ногах от усталости, – взмолилась она и пошла вверх по лестнице. Ури шагнул было за ней, но Ральф, ревниво оттеснив его, ринулся вслед за хозяйкой. Оставшись в одиночестве у подножия лестницы, Ури спросил у уходящей во тьму коридора спины.
– Но кто же он все-таки такой, твой Карл?
Странно, но собственный вопрос вдруг перехватил дыхание Ури и пригвоздил его к месту. Он стоял под лестницей и слушал, как каблучки Инге, не меняя ритма, процокали по дубовым доскам коридора до самой кухни. Потом открылась кухонная дверь, и темнота озарилась апельсиновым отсветом кухонного абажура, наполняя сердце Ури ностальгической тоской по утерянной беззаботности их уютных вечерних бесед и маленьких пиров в предвкушении приближающейся ночи любви. Он мысленно обругал себя, – зачем ему понадобилось ворошить прошлое Инге? Что ему до злопыхательства деревенских шутников? Какое ему дело до этого неведомо куда сгинувшего Карла? Но едва только он окончательно
– Ты всю ночь собираешься простоять там, Ури?
Она оказалась совсем близко, на верхней ступеньке. Погруженный в свои мысли, Ури даже не заметил, как она подошла, тем более что парадных туфелек на высоких каблуках на ней уже не было. Она стояла босая, держа в руках лакированный поднос с высокой бутылкой и двумя хрустальными бокалами, наполненными прозрачной зеленоватой жидкостью. Прямые пальцы ее ног были тесно прижаты один к другому с чувственной нежностью влюбленных, так что Ури вдруг нестерпимо захотелось коснуться их губами, что он и сделал.
– Я умираю от жажды, – сказала Инге как ни в чем не бывало. – А ты?
– Я тоже, – ответил он двусмысленно и взял у нее из рук поднос. – А что ты сегодня туда подмешала?
– Траву забвения, – засмеялась Инге и направилась к дверям своей спальни. На пороге она остановилась, пропустила Ури внутрь, а затем носком босой ноги уперлась в грудь неотступного Ральфа:
– А ты останешься тут, ясно?
Ральф обиженно хрюкнул и хотел протиснуться в спальню, но Инге оттолкнула его всей ступней, и он, притворно смирившись, растянулся на полу под самой дверью.
– Наверняка будет подслушивать, – предположил Ури, ставя поднос на кофейный столик. – Может, ты бы и ему чего-нибудь подсыпала, а то он у тебя чрезмерно сексуально озабоченный?
Не принимая шутки, Инге подошла к нему вплотную, положила руки на его плечи и заглянула ему в глаза:
– Нам надо поговорить, правда?
Господи, зачем? Ведь он только что принял мудрое решение ни о чем не говорить, ничего не выяснять! И поэтому он отстранился, взял с подноса бокал, отхлебнул большой глоток и обратил к Инге абсолютно невинный взгляд армейского придурка:
– О чем?
– Ты же сам только что спросил меня про Карла!
– Про какого Карла?
Он заметил, что она начинает сердиться.
– Что еще ты придумал, Ури?
– А зачем ты подмешала мне в вино траву забвения? Разве не для того, чтобы я все забыл?
– Но ты ведь не забыл?
Может, и не траву забвения, но что-то она в это вино, наверное, подмешала, потому что в неведомых доселе уголках его подсознания заискрились огненные сполохи, и жизнь опять показалась не такой уж мрачной... И перспективы предстоящих откровений не такими уж пугающими. В конце концов, он ничем не рискует, если даже выслушает признания Инге насчет ее таинственного Карла, тем более, что увильнуть от этого разговора все равно не удастся, раз он сам его спровоцировал. Так что к чертям его мудрые решения, пусть она говорит, о чем хочет. Он даже расщедрился настолько, что подкинул ей первый мяч:
– Он ведь был твой любовник, правда? – спросил он, неожиданно для себя обнаружив, что предпочел бы, чтобы она возмутилась таким предположением против всякой очевидности, – «Глупости! Конечно, нет!».
Но Инге и не подумала отрицать, а только постаралась удостовериться в его, Ури, благоразумии:
– Я надеюсь, ты не станешь ревновать к прошлому?
А благоразумие, как назло, подвело. «И еще как стану!» – пронеслось у него в голове, но он попытался скрыть это от нее и промолчал, хоть прекрасно знал, что она видит его насквозь.