Готический роман. Том 1
Шрифт:
– С женой и детьми тоже. Но главное – с университетским начальством, – с облегчением подтвердила Инге, чувствуя, что на этот раз ей, кажется, удастся мирно уладить это скользкое дело.
– Ты хочешь сказать, что его выставили из университета? Из какого?
«Ну, быстрей, быстрей соображай!» – скомандовала она себе, вкладывая все свое искусство в кончики пальцев. И ответила небрежно, как об обыденном:
– Из многих. Из одних выставили, из других сам ушел.
– А жена тоже его выставила или он сам ушел?
– На этот счет у него были разные версии. Иногда он говорил,
– И какой из них ты верила?
Это был уже совсем человеческий разговор, и в таком разговоре у нее на руках были все карты.
– А мне было все равно. Главное, что он убежал ко мне!
– Ты так его любила?
«Как пишут на коробках с бокалами?» – пронеслось у нее в голове – «Что-то вроде: осторожно – стекло!». И она протанцевала слово за словом, словно на пуантах по столу среди хрупких бокалов:
– Сначала – очень любила. Зато тем сильней его разлюбила. Потом.
– Когда это – потом?
– Ну, когда он поселился здесь, и я стала жить с ним рядом. До того мы ведь встречались только урывками. Так что каждая встреча была праздником. А тут у нас пошла обыденная жизнь, а в обыденной жизни ему не было места.
– Ты у него училась, что ли?
– Да нет, я ведь училась в Гейдельберге. А он никогда там не преподавал.
– Откуда мне знать, где ты училась и где он преподавал? – рассердился Ури. – Ты ведь только вчера об этом проговорилась.
– Если тебе интересно, я все расскажу тебе подробно, – тихо ответила на этот справедливый упрек Инге, вся – воплощенная кротость.
– Прямо так-таки все расскажешь? Например, какую роль сыграл Карл в твоей знаменитой ссоре с профессоршами из Верхнего Нойбаха?
От этого вопроса Инге просто опешила.
– При чем тут моя ссора с профессоршами?
– Но такой человек, как твой Карл, уж наверняка не должен был пропустить этих милашек!
– Ты что, думаешь, я не поделила Карла с этими лесбиянками? – засмеялась Инге с облегчением. – Ты ошибся, они даже не были знакомы. А жаль, они бы слушали его речи с восторгом.
– Чего ж ты их не познакомила?
Инге принялась машинально разминать вилкой душистую яблочную массу:
– Карл последнее время стал страшный нелюдим, – сказала она после долгой паузы. – Он ведь со всем миром рассорился и всех, кого мог, отверг: жену, детей, студентов, университетскую братию – всех, кроме меня. А уж наших сытых радикалов он и вовсе знать не хотел.
– Почему, ведь он с ними даже не был знаком?
– Он презирал их за их сытое благополучие. Ты же вчера видел их виллы?
– Да, впечатляющие домики! Не бедные.
– А он считал, что они из идеологических соображений должны бы были жить в бедности.
– А действительно, из каких соображений эти профессора свили свое прелестное гнездо в вашем медвежьем углу?
Слава Богу, – подумала Инге, с удовольствием возвращаясь к оладьям. – Кажется, он отвлекся от Карла и направил свой интерес в другом направлении. Тут она могла позволить себе полную откровенность:
– Недавно тут неподалеку построили большой университет. В промышленном городке, километрах в двадцати
В дверях без стука возникла фигура Клауса. Он не входя топтался на пороге, и тонкие губы его жевали воздух в неловкой попытке выразить что-то непривычное, но важное. Инге глянула на часы – его время пить кофе еще не наступило.
– В чем дело, Клаус? Что-то случилось?
– Эти ... профессорши.... – выкрикнул он наконец, – из Верхнего Нойбаха!
Слова его прозвучали столь естественным продолжением их разговора, что Инге на мгновение показалось, будто Клаус тоже решил принять в этом разговоре участие. Она терпеливо дождалась, пока Клаус немного успокоится, после чего спросила:
– Так что ты хотел сказать о профессоршах?
Клаус глубоко вдохнул воздух и сказал, запинаясь:
– Приехали. Там, у ворот. Там, на красной машине.
Инге резко оттолкнула тарелку:
– Что ты мелешь? Кто приехал?
Клаус, испуганно пятясь, тыкал пальцем в сторону ворот:
– Они, обе. Там, у ворот. На красной машине.
Инге вышла на крыльцо и глянула туда, куда указывал палец Клауса:
– О, Боже!
– Что, действительно они?
– Они. На красной машине. Что им тут понадобилось?
– Они что, никогда у тебя не бывали?
– Тысячу лет назад, до ссоры. – От ворот донесся пронзительный звон колокольчика. – Что же делать? Притвориться, что мы не слышим?
Колокольчик трезвонил с неотступной равномерностью, и Инге стало ясно, что никакое притворство не поможет.
– Иди, открой им, Клаус, – обреченно сказала она. – И пригласи в дом.
Клаус
Потому что мамка говорит неправду, вот! Я так ей и сказал – и нечего сразу драться. Я бы тоже мог ей вмазать, если бы захотел, – я сильней ее. Я бы мог схватить ее за руки, – нет, это не выйдет, она будет пинать меня ногами, – я лучше скручу ей руки сзади за спиной одной рукой, как Ури меня учил, когда показывал приемы, но она может начать лягаться, так что надо стоять от нее сбоку, и тогда ей будет трудно меня лягнуть. Она, конечно, станет вырываться, но я сильней и могу сделать ей больно, чтоб она знала, как врать. Чтоб она знала! Чтоб знала! Чтоб знала!
Ну вот, из-за нее я сломал руль на своем велосипеде! Теперь придется катить его в гору до самого замка, там мы с Ури его починим. Ури может что угодно починить, фрау Инге говорит, что у него золотые руки. Но я много раз об него ударялся, когда он учил меня приемам, и точно знаю, что они совсем не золотые – обыкновенные руки, как у всех. И мамка все врет, когда говорит, что он не такой, как все люди, а исчадье зла: мы когда ходили с ним в карьер за камнями, он подошел к дереву пописать, а я пошел за ним посмотреть, и ничего там, куда он писал, не случилось. А мамка говорила, что там все должно было почернеть и превратиться в пепел.