Готовься к войне

Рубанов Андрей Викторович

–  Что, не понял?! Уйди с глаз моих! Не желаю тебя видеть, никогда, ясно?

Мальчишка-мойщик, тощий азиат в насквозь мокрой фуфайке, возмущенно поднял густые брови. Человеку ислама трудно понять московских баб, способных громко бранить мужчину на людях.

–  И больше у меня не появляйся!
– азартно продолжала Маруся.
– А появишься - пинками выгоню! Ты сам себя проклял! Помрешь один, никому не нужный! Дикарь, животное, урод пещерный, от тебя никому никакой пользы нет! Лучше б ты разбился вместо друга своего! И чтоб год провалялся без движения! В гипсе, с ног до головы!

Чтоб время появилось о жизни подумать! Всем вокруг себя голову заморочил! То у него война, то у него магазин, то у него потолки низкие! Все ты, дурак, знаешь - а самого главного не знаешь! МЕРУ надо знать, ясно?! Вот главное знание! Самое важное…

Положить это на музыку - получится хороший нервный блюз, подумал банкир. В миноре. С аскетическими барабанами и мягкой, мудрой басовой партией. А между короткими куплетами - два или три мелодраматических фортепианных аккорда.

–  Я тоже был рад тебя видеть, Маруся, - сказал он, кивнул прощально и двинулся к воротам.

Нырнул в сырой полумрак. Из глубины слышался рык Фокина - витиеватый мат, переложенный уголовным жаргоном рубежа восьмидесятых-девяностых. Утопающую в хлопьях пены машину обрабатывали в восемь рук. Банкир засмотрелся. Физический труд, выполняемый споро, со знанием всех мелких, экономящих силы хитростей (а их достаточно даже в профессии землекопа) не может не завораживать. Особенно если наблюдатель - сам не бездельник.

–  Быстрее!
– гремел толстяк, жестикулируя экономно, но предельно выразительно.

–  Не надо, - сказал банкир.
– Не торопитесь, пацаны.

–  Привет, - Фокин обтер о живот ладонь и протянул.
– Как ты сказал? «Не торопитесь»?

–  Да.

–  Заболел, что ли?

–  Вроде нет.

–  Тогда не ломай мне трудовой процесс.

Толстяк невзначай посмотрел на исцарапанный лоб Знаева.

–  Как дела?

–  Отлично, - грустно сказал банкир.
– Живу на всю катушку. Вчера побывал в аварии, сегодня - менты в офисе…

–  Справишься или помочь чем?

–  Справлюсь. Но деньги потеряю. Скажи, чтоб салон пылесосом почистили.

–  Много денег?

–  Неважно. И пусть полировку сделают.

–  Когда деньги теряешь - это плохо.

–  Мне все равно. Потерял, приобрел - неважно. Главное, чтобы машина была чистая. Очень чистая.

–  Согласен, - кивнул Фока.
– Пойдем кофе попьем.

–  Я не пью кофе…

В сырой конторе Знаев присел на стул, застеленный страницами, вырванными из интересного журнала, глаз уловил голые женские ноги, грудь с эрегированным соском, лицо - очень красивое, очень неинтересное. Вот Алиса, девочка с золотыми волосами, словно создана для глянцевой эротики, воплощение наивысшей сексуальности, однако работать хочет мозгами, а не задницей, упрямая, легкой дороги не ищет себе… Что же ты сделала со мной, зачем - вот так, вдруг, взять и спиной повернуться, сбежать в самый неподходящий момент, я ведь всего себя для тебя распахнул,

как шкаф…

Ее надо вернуть, решил он. Любой ценой. За такую женщину полагается сражаться. Все войны - из-за женщин. Они сами нас подталкивают. Они мечтают, чтобы их завоевывали. Они желают влюбляться в воинов и поэтов, а не в менеджеров среднего звена.

–  А я от них уже отвыкать начал, - осторожно сказал Фока.

Банкир вздрогнул.

–  От кого?

–  От ментов.

–  Я тоже думал, что отвык.

–  Не менжуйся, - посоветовал Фока.
– Ты не бандюган, не шпана, они тебя прессовать не станут. А если закроют - братва не даст пропасть…

–  Учту.

Знаев прикинул, который час, и с удивлением понял, что внутренний хронометр не действует. Тоже явно последствия аварии, все-таки надо к врачу идти.

–  Скажи, Фока, - спросил он, немного застеснявшись, - у тебя бывало так, что ты вчера был в шоколаде, а сегодня на нуле? Ты падал когда-нибудь? С высоты - вниз? В течение суток?

–  Ха!
– Фока улыбнулся.
– Много раз. Это и есть жизнь. А ты, значит, на нуле? Упал с большой высоты?

–  Мой друг разбился. Моя девчонка сбежала. В мою контору пришли с обыском.

–  Друг жив?

–  С утра был жив.

–  Выберется. С божьей помощью… А девчонку новую найди.

–  Я не хочу новую.

Фока усмехнулся, едва заметно, особенной, горько-циничной, снисходительно-презрительной усмешкой человека, некоторое количество лет наблюдавшего небо в клетку.

–  «Хочу», «не хочу», - это не разговор.

–  Ты прав.

–  Разберешься потихоньку. Бабы - это… - толстяк развел руками.
– …в общем, ты понял. А обыск - дело житейское. Откупишься. На то и деньги, чтоб откупиться, когда хвост прищемят. Или у тебя в шкафу какой-нибудь парабеллум припрятан? А то чего посерьезней?

–  Я человек мирный, - ответил Знаев.
– Вот мой парабеллум.

Он постучал пальцем по собственному лбу.

–  Тем более.

Банкир некоторое время сидел молча. Отхлебывал горький чай из кружки с рисунком: берег, волны, чайки, пальма; вроде бы примитивно, а за душу берет. Отдохнуть, что ли, слетать?
– пролетело в голове. Какой, к черту, отдых, у меня же стройка. Гипермаркет. Оригинальный бренд. Концепция, не имеющая аналогов.

У меня банк. У меня дом. У меня сын. У меня книга и испанский язык. У меня подвал. Пятьсот человек хранят там свое золото. Пятьдесят мужчин и женщин работают на меня. Не считая чиновников, которые берут у меня деньги, и милиционеров, которые претендуют на то же самое.

Какие, бля, пальмы!

–  Слушай, Фока, - задумчиво позвал он.
– Может, тебе пора развиваться?

–  Ты про что?
– настороженно спросил толстяк.

<