Говорит и показывает. Книга 1
Шрифт:
– Покемарить бы перед Новогодней ночью, – сказал я, взглянув на неё. Лида не ответила взглядом, только улыбнулась.
– Майя уходит? – Лида спросила Татьяну Павловну.
– Ушла уже, – это Илья заглянул в проём, тоже уже готовый к выходу, только куртку застегнёт.
Всегда о Майе знает больше, чем мы все. Они там наверху давным-давно живут своей отдельной от нас жизнью. Я о том, что они вместе катаются на мотоциклетные рокерские сборища, узнал только этой осенью, и то, увидев мотоциклетный шлем у Маюши под мышкой, когда она входила в дом. Она с удивлением заявила, что с тех пор, как Илья вернулся после
– Это зимой перерыв, а летом…
– Тебе-то это зачем? – изумился я, разглядывая мою дочку, больше похожую на барышню из старинных времён, чем на современную оторву.
– Пап, ты чё?! – ещё больше изумилась Маюша моему вопросу.
Я совсем не знаю мою дочь. Я встречаю её каждый день, но я её не вижу. И чем, и как она живёт, я не знаю. Но, так у всех…
Оттепель. Новогодняя оттепель, что может быть гаже?.. Под ногами сырость, ботинки промокнут точно, приду с мокрыми ногами. Хорошо, носки чёрные, хотя бы не будет видно. Но оставлю мокрые следы на полу. У Иры светлый линолеум, может быть, не заметит? И что пошёл, на такси надо было… но такси не дождёшься в Новогодний вечер. Десять уже. Всё сегодня отвратительно, даже погода…
Хотя бы цветов надо было купить, подарка никакого. Хорошо конфеты были, шикарная коробка, вино тоже, палка салями, почти неприлично, не будь всё это в дефиците. Из презентов моих пациентов. Завален весь дом моими и Лидиными, то, что я домой приношу – это процентов десять, а остальное в ординаторской остаётся и оседает у сестёр. Работа в родильном и дежурства в гинекологии, операций много, иногда по пять за ночь… На работу третьего, опять дежурство…
Я увидел белые жигули, изрядно заляпанные в грязи, поднял руку, голосуя, может, подвезёт, идти близко, но уж больно не хочется с мокрыми ногами являться…
– На Пионерскую подбросишь?
– Трояк.
– Грабёж, – сказал я, забираясь внутрь.
Три рубля за пятиминутную поездку – это не просто грабёж, это гангстерское нападение.
Расплачиваясь, я зашуршал пачкой презервативов в кармане, край выглянул наружу, водила ухмыльнулся:
– Запасся?
– Времена тяжёлые, Чума двадцатого века тянет костлявые руки, – ухмыльнулся и я.
– Разве у нас есть?
– Неохота на себе проверять-то, верно? – я отдал ему трёшку. – С Новым годом!
– Ну и тебя, ходок!
Выбрался я прямо в мокрющий сугроб. Теперь ещё и штаны мокрые будут до колен. Тьфу! Герой-любовник в мокрых портках! Хоть назад возвращайся…
Я с энтузиазмом взялась за уборку Васиной комнаты. Тут не было так грязно, как мне показалось с первого взгляда, но разбросано всё и…
– Лампочки слабые у вас, Вась, а? Нет других-то? – спросила я, поглядев на люстру в три рожка.
– Да есть, – сказал Вася. – Сейчас принесу.
Когда мы вкрутили лампочки по сто ватт в вымытые и протёртые до блеска плафоны, убранная комната стала совсем другой. Очень простая и скромная, теперь она выглядела вполне симпатичной и даже уютной.
– Слушай… – я вспомнила, что купила сегодня утром несколько игрушек на ёлку и забыла их достать из кармана куртки, как раз этой, что была на мне сегодня.
Так и есть: два мишки, розовый и оранжевый, и зелёный то ли кот, то
– Вася, там, на улице, я видела ветка от ёлки, видимо отломилась у кого-то, может, принесёшь? Вон, у подъезда, погляди.
Я подошла к окну, чтобы показать ему. Уже через две минуты у нас была настоящая ёлка.
– Ты знаешь, у нас с папой каждый год традиция покупать несколько игрушек на ёлку. Хоть три штуки, любых, самых уродливых, но обязательно. Ходили числа тридцатого… А в этом году, он забыл, все дни приходил поздно, я его и не видела. Так что сама купила…
– А я отца вообще не помню, – сказал Вася, садясь на диван возле меня. Мы привыкли так сидеть, четвёртый год так сидим за одной партой.
Пока убирались, нам обоим стало жарко, он снял свитер и остался в майке, и на мне футболка. Даже форточку открыли.
– Как его звали?
– Андрей. Андрей Метелица. Они разошлись с мамой, когда мне… я не знаю, сколько мне было, но я не помню, чтобы мы когда-то жили вместе. А потом он умер, и мама… Она любит его до сих пор, – сказал Вася, сложив большие руки вместе. И когда у него успели сделаться такие большие руки? И волосы на них, вот это да, я и не замечала…
– Ты думаешь, она поэтому?..
– Не знаю… Нет… Они… вместе тоже поддавали. Но как он умер… Мы и переехали сюда из-за этого. Она не могла ходить по тем улицам, где уже нет его.
Он говорит так, что…
– Это мама сказал тебе? – дрогнула я.
Я не ожидала услышать подобное, мне всегда казалось, что люди пьют просто потому, что они порочны от природы. А тут Любовь… Сам Вася вдруг поднялся на много-много ступенек вверх в моём представлении о нём. Мало того, что он, оказывается, плод огромной любви, так он ещё и понимает свою маму без слов. Он не несчастный, он сильный мальчишка, у которого чуткое сердце, способное ощутить горе, и разбитую любовь, и глубину отчаяния, которые царят в душе его матери. Не эгоист и слепой себялюбец, как положено быть подростку.
– Нет, мне не пришлось спрашивать. Она вообще не говорит о нём. И фотографий у нас нет. То есть у бабушки остались с их свадьбы, но тут нет… Мама плачет по ночам иногда… – тихо добавил он. – Думает, я не слышу…
Я коснулась его руки пальцами, мне кажется, ему необходимо сейчас моё прикосновение.
Она тронула меня за руку. А пальчики у неё такие… маленькие, и влажные немного… Я повернул голову.
Майка совсем рядом, чуть подняв плечи, и мы на моем диване, который мы не раскладываем, мне места хватает и так, а если разложить, в комнате станет не пройти. Майка смотрит спокойно, и улыбается немного. А под натянувшейся футболкой чуть расплющились мягкие соски её грудей…
Я вошёл в спальню, зная, что Лида уже здесь, Татьяна Павловна тоже прилегла отдохнуть. Сейчас девять. Свет притушен. Только бра, накрытое косынкой, светит тёмно-жёлтым сквозь неё. Лида лежит очень ровно, подбородок задрала немного. Не спит, я вижу…
– Ох, Витя… – она засмеялась тихонько, не отвергая моих объятий.
И за это я люблю её тоже, не ломается никогда. Не знаю уж, насколько ей всё это в радость, никогда не разобрался бы, но за все годы она ни разу не заставила меня почувствовать, что я нежеланен или неприятен ей. Думаю, это держит нас рядом гораздо прочнее, чем все остальное…