Говорит и показывает. Книга 1
Шрифт:
– Я пойду, посмотрю, что Маюшка не встаёт, – Илья поднялся.
– Пусть спит. Легла только утром.
Но я сделала маме знак: пусть идёт, охота ему, пусть проверяет.
В это время зазвонил телефон.
– Начинается… – пробормотал Илья и пошёл ответить.
Мы прислушались, любого из нас могли позвать, но Илья не пришёл ни за кем из нас. Тогда я крикнула, выглянув из двери:
– Кому звонят?
– Не вам, – ответил Илья.
Это звонил Вася. И голос у него по телефону совсем не мальчишеский… Проснулся уже… я сказал, что Майя спит и вообще
– Так что ты денька через три звони, – вдобавок наврал я.
Я никогда ещё не врал и так ни на кого не злился: надо же, продержал Маюшку возле себя целую ночь. Боялся он, знаю я уловки эти хитрые, сам не промах дурочек разжалобить.
Я не зря тревожился, я чувствовал: Маюшка заболела. Войдя в её комнату, я сразу это понял. Мне кажется, я уже от двери почувствовал, что у неё температура. Подойдя и глядя на её припухшие веки, красные губы, я не мог не вспомнить, Лидины слова о поцелуях…
На письменном столе листочек со стихами. Я прочитал, Маюшка писала стишки время от времени, вот и этой ночью. Вернее утром. Почему такое? Странное стихотворение… что-то случилось всё же. Случилось. И не рассказала.
Я тронул её лоб ладонью, горячая кожа… Она повернула немного голову, приоткрыв глаза:
– Ю-Ю… – голос охрип, – м-м-м… горло болит…
Странно ответил мне Майкин дядя, раньше он всегда был приветлив со мной, а сегодня, будто я ему главный враг. Может, не узнал меня? Я положил трубку. И пошёл на кухню. Три дня на даче будет… почему ничего не сказала? Всегда говорит, если уезжает…
Едва проснувшись, даже не проснувшись ещё, я снова почувствовал и увидел и её лицо, и… Открыв глаза, я увидел, как торчит у меня член, высокой горкой поднимая одеяло собой. Эльбрус… Это обычное, и привычное дело, но ни разу ещё мне не было так томно от этого. Будто я раньше не знал, для чего он поднимается каждое утро… Но я был так далёк от осуществления этого знания… А теперь…
Теперь – вот оно. Я подошёл вплотную. Я почти проник в полный загадок и сказочных обещаний мир, о котором раньше только мечтал, он реальный, он совсем рядом и даже открыт для меня. Я остановился, уже приоткрыв дверь в этот мной неизведанный зовущий мир. Уже увидел свет и почувствовал аромат райского сада, но вернулся. Струсил?
Я повернулся на живот. Вот губы её, её груди… и…
Вот на этом диване… Я просто оказался не готов к тому, что это может произойти. Всё слишком неожиданно. Всё как-то, словно само собой, без моего участия. А я хотел сам управлять. Я сам хочу понимать, что я делаю.
И чтобы… чтобы она не боялась.
Я встал, и ещё неодетый, и босой, едва выйдя из сортира, взялся звонить ей. Как и обещал…
Разочарование и какой-то холод овладели мной. Уехала. Не знала вчера, значит? Чайник на кухне шумит всё громче.
Сказала, что любит меня. Так сказала. А я ничего не ответил на это. Она не спросила даже. Ей не важно? Как это может быть не важно?..
Я насыпал чай
На улице холод ужасный. Вчера я не заметил, что была за погода, а сегодня и снегу намело, и мороз потрескивает стволами деревьев на старой аллее, по которой я иду домой из больницы. Мама повеселела, вышла ко мне в вестибюль, говорила, рассказывала про соседок по палате. Вчера ещё никого не было, из-за праздников всех отпустили, а наутро уже вернулись. Три бабуси. Одна с астмой, другая с желудком, третья с давлением и бронхитом.
– Сегодня капельницы будут?
– Не знаю, уколы ставили.
– Что принести, мам? Магазины завтра откроются, что купить?
– Тут хорошо кормят, не волнуйся. Деньги там под салфеткой ты бери, а то пока выпишут теперь…
Так и пошёл я домой, размышляя, что бы лучше купить маме завтра. И чувствуя себя куда более одиноким, чем когда-либо. Оказывается, я не был один до сих пор. Мама и Майка, а теперь обе они… Почему ты уехала так…
А ведь на даче у них есть телефон. Почему не звонит? Или звонила? А меня не было…
А может ей противно то, что случилось вчера?! Виду не показала из жалости, а теперь… теперь не хочет меня видеть.
Я вошёл в нашу с мамой комнату: такой симпатичной она не стала бы никогда, такой уютной и приятной, если бы не Майка…
Но если я так ей противен, зачем сказала, что любит меня? Да и не было ей вчера противно…
Я сел на диван, в вазе еловая ветка с тремя игрушками, зелёной, оранжевой и розовой… зверушки какие-то неведомые… Вчерашний наш Новый год.
– Василий, как мама?
– А?.. Да… лучше, Иван Генрихович, – ответил я, не сразу сообразив, что он заглянул ко мне и зовёт обедать. Чем обедать-то?
А, там суп вчерашний есть, с перловкой.
Мы с Иваном Генриховичем сидим друг напротив друга, вопреки положенному в коммуналках, у нас давно уже один стол, да и продукты мы не делим. У них в институте бывают заказы, вот и под Новый год: колбаса сервелат, сыр, консервы, так что угоститься есть чем. Но лучше бы поэкономить, тем более что аппетита у меня совсем нет, не то, что, когда мы с Майкой ночью яичницу и картошку уписывали за обе щеки. Вон и очистки в старой кастрюле, куда мы отходы собираем и на лестницу в ведро носим, отдельно от прочего мусора, вроде бумажек. И на улице разные контейнеры. Свиней что ли этим кормят потом? Сомнительно, летом там заводятся черви, на рыбалку хорошо – целый контейнер опарышей…
Но Иван Генрихович что-то говорит.
– …Я о Майе.
– Что? – я посмотрел на него, наконец.
– …она тебе не пара, Вася, она не подходит тебе, – продолжил Иван Генрихович начатую раньше речь, что я не слушал.
– Пара? – удивился я. Какое странное слово…
Но Иван Генрихович продолжил:
– Она не для тебя. Я не думал, что это директорская дочка, когда ты говорил, что дружишь с какой-то Майкой.
Я выпрямился. Впервые я злюсь на него, впервые он говорит какую-то ахинею. Злобную ерунду.