Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера
Шрифт:
– Скажи им, мама, – потребовал Квим, но в его голосе было больше мольбы, чем ему хотелось.
А она не ответила. Не произнесла ни слова, даже не поглядела на него. Если бы он не знал ее достаточно хорошо, то решил бы, что ее дрожащие руки и есть признание, что ей стыдно, как будто слова Голоса были правдой, той самой, что поведал бы сам Бог, попроси Его об этом Квим. Он вспомнил, как отец Мато описывал им муки ада. Господь плюет на прелюбодеев, ибо они превратили в насмешку дар творения, разделенный с ними. В прелюбодеях добродетели не хватит даже на самую маленькую амебу. Во рту Квима стояла горечь. То, что сказал Голос,
– Mam~ae, – спросил он громко и насмешливо, – quem f^ode p’ra fazer-me? [35]
Толпа ахнула. Ольяду мгновенно вскочил на ноги – руки уже сжаты в кулаки, готовы для удара. Только тогда Новинья очнулась и подняла руку, чтобы остановить Ольяду, не дать ему напасть на брата. Квим даже не обратил внимания на то, что Ольяду встал на защиту матери. Он мог думать только о том, что Миро этого не сделал. Значит, Миро тоже знал, что это правда.
Квим глубоко вздохнул, потом обернулся, мгновение тупо смотрел в никуда, а потом начал прокладывать себе путь сквозь толпу. Люди смотрели, как он уходит, но никто не пытался заговорить с ним. Если бы Новинья отвергла обвинение, они бы поверили ей, они разорвали бы Голос на куски за то, что он осмелился сказать такое о дочери ос Венерадос. Но она ничего не отрицала. Она слушала, как собственный сын выплевывает гадости ей в лицо, и ничего не ответила. Значит, это правда. Все были заворожены. Они хотели слушать дальше. Лишь немногие заинтересовались сутью проблемы. Остальные просто хотели знать, кто же отец детей Новиньи.
35
Кто тебя трахал, чтобы получился я? (португ.)
А Голос спокойно продолжил:
– После смерти родителей и до рождения детей Новинья любила только двоих. Пипо стал ей вторым отцом. Новинья привязалась к нему всем сердцем: на несколько коротких лет ей было дано почувствовать, что такое настоящая семья. Потом он погиб, и Новинья поверила, что убила его.
Люди, сидевшие рядом с семьей Рибейра, видели, как Квара опустилась на колени рядом с Элой и спросила:
– Почему Квим такой злой?
Эла тихо ответила:
– Потому что папа нам не настоящий отец.
– О! Наш отец теперь Голос? – В ее вопросе звучала надежда. Эла прижала руку к ее губам, чтобы заставить девочку замолчать.
– В тот день, когда умер Пипо, – сказал Голос, – Новинья показала ему какое-то свое открытие, что-то связанное с десколадой, с тем, как она влияет на растения и животных Лузитании. И Пипо обнаружил в ее работе больше, чем она сама. Он кинулся в лес, где его ждали свинксы. Возможно, он рассказал им, что нашел. Или они просто догадались. Но Новинья обвиняла себя в том, что раскрыла секрет, ради сохранения которого свинксы готовы убивать.
Было слишком поздно. Она уже не могла исправить то, что сделала. Но зато могла помешать случиться подобному снова, а потому запечатала все файлы, связанные с десколадой, и те записи, что показывала Пипо. Она знала, кто захочет их увидеть. Конечно, Либо, новый зенадор. Если Пипо стал для нее отцом, то Либо братом, даже больше чем братом. И как ни тяжело ей было перенести гибель Пипо, смерть Либо причинила бы еще больше боли. Он попросил ее показать файлы. Он требовал. Она отказала. Заявила, что он никогда не увидит
Они оба точно знали, что это значит. Если он когда-нибудь женится на ней, то сможет снять с этих файлов любую защиту. Они отчаянно любили друг друга, они нуждались друг в друге, как никогда, но Новинья не могла стать его женой. Ведь он никогда не дал бы ей слова не читать эти файлы, но если бы даже дал, не мог бы сдержать. Он прочел бы то, что прочел его отец. И это убило бы его.
Но одно дело – отказаться выйти за него замуж, и совсем другое – жить без него. Она не хотела жить без него. И договорилась с Маркано. Она вступит с ним в брак по закону, но настоящим ее мужем, отцом ее детей, станет – стал – Либо.
Брухинья, вдова Либо, шатаясь, поднялась на ноги, слезы текли по ее лицу. Она простонала:
– Mentira, mentira! Ложь.
Но плакала она не от ярости, а от боли. Она снова оплакивала гибель своего мужа. Три дочери помогли ей покинуть прасу.
Она уходила, а Голос говорил ей вслед:
– Либо знал, что предает свою жену Брухинью и четырех дочерей. Он ненавидел себя за то, что делал. Он пытался остановиться. Иногда у него получалось. Месяцы, порой годы. Новинья тоже не хотела. Она отказывалась встречаться с ним, говорить с ним. Она запретила своим детям упоминать его имя. А потом Либо начинал думать, что стал достаточно сильным, чтобы встретиться с ней и не вернуться на старый путь. А Новинье было так одиноко со своим мужем – он ведь не мог сравниться с Либо. Они никогда не притворялись, даже в глубине души, что в их поступках есть что-то достойное. Они просто не могли жить друг без друга.
И уходящая Брухинья слышала это. Конечно, сейчас это небольшое утешение, но епископ Перегрино, пристально следивший за ней, понял, что Голос пытался подарить ей мир. Она была самой невинной жертвой жестокой правды, и он не мог оставить ей только пепел. Он отыскал для нее путь, возможность жить, зная, что сделал муж. «Это не твоя вина, – сказал он ей. – Ничто, никакие твои поступки не могли предотвратить этого. Это твой муж подвел тебя, ты не виновата». «Дева Мария, – беззвучно помолился епископ, – пусть Брухинья услышит, что он сказал, пусть поверит ему».
Вдова Либо была не единственной в толпе, кто заплакал. Многие сотни глаз, следившие за ней, наполнились слезами. Узнать о прелюбодеянии Новиньи – ошеломляюще, но приятно: значит, у женщины со стальным сердцем все же была слабость, значит, она ничем не лучше других. Но когда открылась такая же слабость Либо, это никому не принесло радости. Все любили его. Его щедрость, доброта, мудрость, которой все восхищались… Никто не хотел верить, что все это только маска.
А потому были удивлены, когда Голос напомнил им, что сегодня он Говорит вовсе не о смерти Либо.
– Почему же Маркос Рибейра согласился на все это? Новинья считала, что он сказал «да» потому, что ему нужны были жена и дети – пусть не его дети, чтобы скрыть от общины свое несчастье. Отчасти она была права. Но все же на самом деле он женился на ней потому, что любил. Он не надеялся, что она когда-нибудь полюбит его так, как он ее. Вполне понятно: она – богиня, ей следует поклоняться, а он – больное, грязное животное, презираемое всеми. Он знал, что она не будет любить его, не говоря уже о более сильных чувствах. Он надеялся, что со временем в ней проснется симпатия. Что он сможет возбудить в ней привязанность.