Град огненный
Шрифт:
— Все… теперь все…
Реальность переворачивает мой мир, как песочные часы. И вместо света приходит мрак, а вместо тепла — сырость. Рихт вздергивает меня с пола, почти вывихнув мне плечо, но это совсем не больно: я все еще чувствую пульсацию в своем мозге. Я все еще слышу ее вкрадчивый шепот, похожий на электрические помехи. Она приняла мою жертву и напиталась моей энергией, и это правильно и важно для меня. Продолжая беззвучно плакать, я упираюсь горячим лбом в плечо Рихта и чувствую: его мундир тоже мокрый насквозь.
Рихт отстраняется и снова сжимает мой подбородок.
— Тебе хорошо? Хорошо? — настойчиво, даже с какой-то заботой спрашивает он.
Я отвожу взгляд, сглатываю огонь и соль, киваю.
— Да… о, да…
— Будешь служить?
— Да…
Рихт одобрительно хлопает меня по щеке.
— Служи верно, — говорит он и отпускает.
— Мне… надо помыться… — бормочу я в ответ, ощущая себя грязным, а еще опустошенным и вымотанным.
— Всем нам, — глухо отзывается Рихт. — В следующий раз пойдешь один.
Я согласно киваю. И боюсь лишний раз обернуться, чтобы не увидеть за спиной могучее и страшное божество, чьим жрецом являюсь отныне.
Как сказал Бун — это уже не вытравить. Я навеки васпа, преторианец Королевы.
Из сна меня выдергивает звон ключей в замке.
Я не хочу подниматься. Я чувствую себя раздраженным и разбитым. Сны о Королеве приходят нечасто, но каждый раз иссушают так, будто случаются взаправду. Кроме того, я снова ощущаю еле уловимый запах крови, и это тревожит. Но я слышу звук открываемой двери, поэтому откидываю одеяло и морщусь: вся постель сырая от пота, на простыне белеют следы моего экстаза. Стыдливо сгребаю ее в охапку, швыряю в угол комнаты и едва успеваю натянуть штаны, как ключ поворачивается снова — теперь уже с этой стороны.
— Ты рано, Вик, — в раздражении говорю я.
Торий швыряет на пол мокрый зонт. Следом отправляется куртка. А сам Виктор быстрым шагом проходит в комнату, оставляя за собой влажные следы.
— Прости, я сегодня быстро, — отрывисто произносит он и достает лекарства. — У меня выступление через два часа.
— Разве симпозиум сегодня? — спрашиваю. — Ты не говорил…
И ни черта не помню, называл он дату или нет. Меня все еще немного мутит после сна и я, должно быть, выгляжу рассеянным — это мозг по привычке прокручивает колесо настройки, пытаясь поймать волну Королевы. Ищет — но натыкается только на тишину.
— Говорил, — сухо отвечает Торий. — Всю неделю твердил. И вчера тоже.
Он делает мне укол в предплечье, потом начинает греметь штативом капельницы. Его движения отрывисты, на скулах ходят желваки. И я понимаю, что это не просто волнение перед симпозиумом.
— Что-то случилось?
Торий будто этого и ждет. Его лицо кривится, подбитый глаз дергается — не то сейчас заплачет, не то взорвется гневом. Торий выбирает второе.
— Погляди только! — он вынимает из кармана свернутый в трубку журнал и бросает его на кровать. — Каков мерзавец! Змееныш! Пригрел на свою голову… а тут… еще и перед самым симпозиумом!
Я беру журнал в руки. С первой же страницы на меня смотрит улыбающийся
— Я над этой монографией с прошлой зимы работал, — с горечью произносит Торий. — Изучал, анализировал. Ночи не спал. Только зря, дурак, информацию в одном месте хранил. А ведь не к добру он тогда по моей лаборатории шарился… не к добру! — Торий в ярости сжимает кулаки. — Нет, ты погляди только! Это же мой стиль! Полностью мои тезисы! Мой сегодняшний доклад был об этом! Что же мне делать теперь?
Он обхватывает штатив, словно ища опору, прислоняется виском к металлу и смотрит на меня — взъерошенный и несчастный. Я откладываю журнал и пожимаю плечами. Чего мне не хватает сейчас, так это воплей Тория.
— Сам виноват, — жестко произношу я. — Ты слишком доверчив. И слишком беспечен.
— Ума не приложу, как он втерся Поличу в доверие, — удрученно говорит Торий. — Феликс всегда был заурядным специалистом.
— Потому и ворует чужие статьи. Никому нельзя верить. Особенно тому, кто работает на Полича. Будешь умней в следующий раз.
Торий вскидывает голову, смотрит возмущенно.
— Ты что, не понимаешь, что это значит для меня? Под ударом моя карьера!
— Карьера, построенная на чужой жизни. В данном случае — моей.
— Да причем тут ты? — Торий повышает голос. — Я говорю о своей работе! Год исследований! Год! Если не больше…
— Исследований искусственной расы васпов? — огрызаюсь я. — Разве мы теперь не члены общества?
— Вы члены общества!
— Но на васпах продолжают ставить опыты и защищать диссертации!
— Потому что вы уникальны!
— Потому что мы — подопытные крысы!
— Бездушный эгоист ты, а не подопытная крыса! — с горечью говорит Торий и забирает журнал. — А еще говорил: "Делись, мол, если у тебя будут проблемы!" Ну и где же твоя поддержка? Какой-то выскочка-ученый губит мне карьеру!
— А какие-то выскочки-ученые загубили мне жизнь! — в тон ему отвечаю я и отворачиваюсь. Запах лекарств и меди плывет по комнате. Плывет и моя голова. И я хочу только одного: чтобы Торий оставил меня в покое. Но он не оставляет.
— Может, ты и прошел тест Селиверстова, — говорит он, и я вздрагиваю, словно по хребту прокатывается электрический ток. — Может, сумел адаптироваться к жизни с людьми. Но, по сути, остался все тем же васпой, что был три года назад. Знаешь, почему васпы одиноки? — щурится Торий и ухмыляется, а мне совсем не нравится такая его ухмылка. — Потому что вы сами, своими руками строите вокруг себя бетонную стену, которую ни пробить, ни обойти. Своими поступками отталкиваете людей, которые хотят помочь, которые оказывают поддержку и помощь и называют себя друзьями. Доктор Поплавский помогает тебе обрести человечность — а ты называешь его шпионом Морташа. Хлоя Миллер помогает васпам жить полноценной жизнью — ты оскорбил и ее. И даже Нанна, которая всегда…