Град Петра
Шрифт:
Прежде всего разделаться с царём! Потом вернуться на запад, вступить в испанскую войну, всеми силами поддержать Францию, старую союзницу против австрийского императора. Тогда наверняка падут ниц перед шведской короной Польша и Саксония.
Поручик ван дер Элст потёр ушибленную грудь. Мерзавка! Оттолкнуть офицера... Мало того, язык распустила.
— Деритесь с русскими, господин мой!
Грязная девка...
Сейчас он с отвращением вспоминал широкие крестьянские плечи, обтянутые тонким платьицем, сдобный запах бельевой, где он настиг её.
Кажется, он сделал ей больно. Так и надо! Поганый язык! Помешались они тут на войне...
Драться с русскими... Да какое ей дело? До чего обнаглела здешняя чернь...
Он отвык от Стокгольма. Город на рваных клочках суши, на уродливых гранитных желваках, между озером и морем, удручает казарменной скукой. И гостиница вроде казармы.
В армии он не стеснял себя. Неплохо отдохнул он в уютном, любезном Копенгагене.
Драться с русскими...
Подлая девка, ведьма! Ещё накличет... Поручик намылил щёку, взял бритву. Рука опустилась... Он плеснул холодной водой в лицо, потом налил стакан, выпил. Нет средства более успокоительного. Драться с русскими... Этого недоставало...
Шрамы, которые он насажал на лицо с похмелья, после прощального пира, слава богу, затянулись. Дядя не простил бы... Он требует прежде всего аккуратности — дядя Фабиан, опора и защита.
Увы, не очень-то прочная...
«Приезжай немедля, — написал дядя, — пока я ещё могу что-то сделать для тебя».
Понимай так: звезда графа Фабиана Вреде меркнет. Недолго ему быть на министерском посту. Король не питает уважения к старикам, оставленным в столице, к бывшим опекунам. Вообще кто ему нужен, кроме военных!
До сих пор дядя защищал от всех напастей. «Наш ангел-хранитель», — говорила мать. Слова эти запали с детства... Ни разу не довелось поручику обнажить шпагу в бою. Иное поприще открыл дядя — послал в Данию.
Сдуру, неведомо зачем, Фредерик ввязался в войну за Испанское наследство, но ему, поручику ван дер Элст, хуже не стало. На штабных стоянках, вдали от пуль и ядер, веселились вовсю, много пили, часто через меру.
Вскоре оказалось, что испанская война Карлу безразлична. И поручик облюбовал себе новое место службы. Решился даже подсказать дяде в конце секретного послания... Хорошо бы в Париж... И вот реприманд, остудивший пылкие чаяния. Не видать Парижа...
Всё равно, пусть дядя предпринимает что-то... Пока он в силах. Только не сам король... Карл, товарищ юношеских забав, не помилует... Погонит прямёхонько драться.
Пора, наёмный шарабан ждёт. Он голубой, как сукно мундиров. Смешно...
Стокгольм возвращает в прошлое. Когда-то Макс — шестнадцатилетний паж короля — носился по этим улицам на скакуне, горланя песни, в компании
Каменный город кончился, обступил деревянный. Копыта понурой лошадки стучат по наплавному мосту. Напомнили топот орущего стада. Не здесь — в зале дворца... Козлы, бараны, загнанные для потехи... Кто придумал это? Должно быть, Фридрих, старший. Карл в восторге. Пахнет кровью и навозом. Не жаль ковров, не жаль мебели, обитой шелками. Головы, внутренности летят из окон на солдат караульной роты. Лупи, разжигай в себе воинский дух. Будь викингом — они упивались зрелищем крови...
Паж рубил плохо, его мутило. С каким презрением Карл отнял у него саблю...
Остров, ещё остров... Дядин лесок подрос, загустел. В прогалине — знакомое здание, ничем не украшенное.
кроме герба графов фон Вреде. Что за блажь — строить из дерева, когда кругом столько камня! Правда, родовой замок семьи — в Эстляндии и дядя, верно, оплакивает его.
Лакей повёл поручика в мезонин, в библиотеку. В ней сумрак, — огромный герб закрывает половину окна. Шкафы забраны решётками. Книги-пленники едва мерцают оттуда. Теология, история, труды древних авторов, знаменитая «Атлантика».
Книга, равная библии когда-то... Поручик усмехнулся. И вдруг потянуло прикоснуться — открыл дверцу, вытащил толстый фолиант в сально-белой свиной коже.
Клялись, бывало, клялись над «Атлантикой»...
Видать, её давно не тревожили. Пальцы стали чёрными и неприятно жирными, как будто... Поручик вытер портьерой, пожалел носовой платок, подарок юной датской графини.
— Лягушонок мой...
Дядя неслышно подошёл сзади. Стиснул плечи, уколол усами щёку.
Крашеные волосы слишком черны, пунцовый камзол чрезмерно ярок. Запавшие щёки кажутся совсем бескровными. Чрезвычайная родственная нежность тоже, вероятно, признак старости.
— Прежние увлечения, да?
Заметил книгу, оставшуюся нераскрытой, сильнее сжал плечо, усадил на диван. Поручик уже не чувствовал нетерпения, гнавшего сюда. Он — мальчик, проказливый мальчик с прыгающей походкой, за что и прозван лягушонком.
— Разомкни же уста! Что ты — не рад? Ах датчанки, датчанки! Я угадал, Макс? Неистовые женщины...
— Вы шутите, дядюшка, — поручик с трудом возвращался в действительность. — Сказать вам, кто распалил датчанок? Вообразите — русский посол.
— Измайлоф-ф?
— Да. Азиатский шарм.
— Чем он ещё занимается? Ты же был нос к носу с русскими.
— Только две недели, дядя. Пока там сидит Измайлоф, они не опасны. Он неважный политик и затеи царя не одобряет. Вы же знаете...
— Допустим, пешка... Но двигает царь.
— Да, вот новость! Царь сооружает вавилонскую башню. Словечко английского посла... На редкость остроумный человек этот сэр Джордж. Судите сами — Измайлоф набирает всевозможных мастеровых. Отправил одного архитектора...