Град Петра
Шрифт:
— Сир! — отвечал Ламбер. — Это будет как Москва, как Кремль. Храм не для крепость — для город.
Именно этого Пётр и хотел. Город вокруг крепости проступал лишь вчерне, скоплениями палаток, шалашей, землянок, шанцами, превращёнными в жильё, а храм заказан царём на рост города.
— На Руси, господин маркиз, искали холм для церкви либо гору. Здесь таковых нет — так само здание надо возвысить сколь возможно.
Перед отъездом царь был то радостен, то мрачен. Сознавал яснее, чем кто-либо, — виктория на Неве подвела всю Россию к рубежу решающему.
Упразднённый Шлотбург таял,
Май не окончился, а на подмогу солдатам пришли мужики, отлучённые от пашни, от родных домов, от семей. За две недели вытянулся канал, углубляясь по мере того, как поднимался остров, похожий теперь на огромный, лихорадочно кишащий муравейник. Землю возили в телегах по наплавному мосту, пригоняли груженные землёю соймы, её подавали в носилках, в корзинах, рассыпали, уминали босыми ногами. Сломались носилки — таскай в рубахе, таскай как сумеешь, лишь бы не стояла спешная работа!
В кровь обдирал руки канат, втягивавший наверх деревянную болванку копра. Падая, она вгоняла сваю — на вершок, на два. Мало, мало, проклятая! Короткую, слишком короткую давала передышку. Эх, ещё раз! Взяли, потянули...
Во всякое время видели среди работных Меншикова. В поношенном поручицком кафтанце с галунами, закопчёнными у костров, с хлыстиком, без парика похаживал губернатор. Подходил к плотникам, топтавшимся у толстенного бревна.
— Эй, молодцы, берись за концы! Эй, рябой, подсоби-ка рыжему!
Ловчился и дёрнуть за вихры зазевавшегося, огреть хлыстом ленивого. Не гнушался и сам помочь — подставить плечо под бревно, заострить сваю, обтесать доску.
И Ламбер бессменно на страде — приглядываясь к нему, губернатор учится строить. Визгливо покрикивая, разражаясь русской бранью — француз постиг её в совершенстве, — маркиз командует ватагой обмерщиков, блюдёт точное исполнение прожекта.
По контуру крепости протянуты на колышках верёвки — сюда ставить ряжи. Но что-то замешкались с ними... Француз подбегает к реке, подгоняет тростью мужиков:
— Эй, взяли!..
Срубы вязнут у берега, в песке, неуклюжие, скользкие — великого труда стоит выволочь их из воды. Набитые почвой, камнями, они — основа фортеции. Недолго им скалиться обнажённо — вереницы подносчиков наращивают её земляное тело.
— Эх, мужики, неужто слабаки? — подзадоривает губернатор нараспев, как некогда на базаре выхвалял свои пироги с вязигой, с требухой.
Помня наказ Петра, губернатор втолковывал:
— Наперво здесь одолеем шведа. Разобьёт лоб о фортецию — из мушкета добить плёвое дело.
Солдатам цель понятна, работают они дружно, приученные к тяготам войны. Мужики — те разумеют худо, за военными не поспевают. Квёлый народец! Не знало крестьянство такой изнуряющей гонки на боярском дворе, на поле, в огороде. Грызла тоска. Падал мужик в канаву, и не всегда поднимала его палка десятского либо сотского — тут же испускал дух.
Губернатор
«1. Выходить на работу как после полуночи 4 часа ударит или как из пушки выстрелят, а работать им до восьмого часа, а со восьми, ударив в барабан, велеть им отдыхать полчаса, не ходя в свои таборы.
2. После того работать им до 11 часов, а как ударит, чтоб с работы шли и отдыхали два часа.
3. Как час после полудня ударит, тогда идтить им на работу, взяв с собою хлеба, и работать велеть до 4 часов после полуден, а как 4 часа ударит, велеть им отдыхать полчаса с барабанным о том боем.
4. После того идтить им на работу и быть на той работе, покаместь из пушки выстрелено будет».
А пушка сигналила отбой с наступлением сумерек, кои в сём гиблом крае медлили. Часов на пять прерывалась какофония, слитая из воплей, из ругани, из пения топоров. Но спокойного сна не было, сосали кровь комары, впивались болезни. Удачлив тот, кто успел выловить заблудившийся ряж и приспособить под жильё, отыскать плавника на шалаш — другие спали под дождём, часто набегавшим, на подстилке из лапника, а то на своей овчине. И зарыться в неё хотелось поглубже, в надежде почуять домашний печной запах.
Санкт-Петербург воздвигался всё же быстро, столь быстро, что Ламбер не мог надивиться.
— Я верю, — говорил он, — на осень здесь готов дефанс, как это... защита.
Признавал, что в Голландии потратили бы годы. Даже во Франции, при Вобане...
Но работа жестока, Меншиков печалился, видя, как заступы роют не ложе под срубы — могилу.
— Царь имеет много людей, — успокаивал маркиз. — Кто мёртвый, получает слава, как за пирамида в Эжипт... Египет, да? Жить без славы — зачем?
Что ему страдания российского люда! Вишь, спасибо царю за почётную смерть!
— Нам живые нужны, мосье, — бросил Данилыч зло.
Росла крепость, начата и церковь Петра и Павла — на самой середине плаца, близ канала... Сотни свай потужили ей опорой, как и для кордегардии, для арсенала.
Сотни тысяч свай сковали зыбь, вязкую глину. Возрос остров за краткий срок — местами, в ложбинах, на два человеческих роста.
Разбужена земля и ниже Заячьего, по берегам Невы, где указано быть батареям, и в заливе, против устья, где возникает самый дальний форпост, на острове Котлин.
Повыше Заячьего, на Городовом острове, который потом будет назван Петербургской стороной, Пётр пожелал иметь свой дом. Поручил Меншикову сделать его похожим на голландский — в память ученья на тамошних верфях. Лучшие плотники, отобранные губернатором, сколотили сруб из обтёсанных сосновых брёвен, с такой же перегородкой, отделившей красную горницу от будничной. Получилась пятистенка на костромской манер. Иначе плотники строить не умели. Дивно им было — царь, а жить намерен в избе... Но выкрашенный под кирпич домик обрёл вид иноземный благодаря высокой четырёхскатной крыше, с виду черепичной. Изготовили здание за три дня. На кровле водрузили мортиру и две бомбы рядом — всё деревянное, знак офицера-бомбардира.