Град разбитых надежд
Шрифт:
«Королевская Улица… Что же это? Почему все ведет на эту проклятую улицу?! Джолин… Джолин… Что если это ее внебрачный ребенок? Ее страшная тайна. Но она бы не поступила так, она бы не бросила его. Я не верю!» — твердил себе Джоэл, когда непрекращающийся плач вывел их в знакомый проулок, где на заборе, выгнув спину и ощерившись, стоял шипящий кот. Облезлое мокрое создание выглядело жалко и в высшей мере испуганно.
Кот неподвижно глядел вперед, Джоэл без стимуляторов не различал во мраке почти ничего. Но вскоре дождь прекратился, точно какой-то великан завернул кран на небесной трубе. Тучи рассеялись, являя ночной облик Змея. Красный Глаз беспощадной
Охотники потушили масляные лампы и настороженно замерли. Кот все еще шипел на нечто, маячившее впереди. Джоэл силился рассмотреть темный объект, повисший в Ловце Снов. Смутная догадка уже посетила его, он хотел остановить не в меру ретивого Ли, но напарник в два прыжка оказался возле старой пекарни. И тут же хрипло вскрикнул:
— Джо!..
Джоэл поспешил к Ли. И сам едва не закричал: в сетях Ловца Снов плакал и бился перерубленный на четыре части младенец.
Ребенок был разрезан на куски, раскроен, будто скальпелем, крест-накрест. Кровь стекала на мостовую, но тут же испарялась дымом, свисали обрывки синюшной кожи. Мертвая зелень проступала пятнами на восковой маске лица. Но при этом младенец продолжал истошно кричать, и в расширенных зрачках затерялась чужая вечность.
Джоэл стоял, не смея поднять меч, хотя понимал, что обязан прекратить кошмар. Но ему еще не доводилось уничтожать такие видения. От потери контроля спасало только осознание, что это наваждение, гадкая игра Змея.
«Почему? Почему именно возле ее дома? В ее Ловце Снов?» — билась судорожным шепотом на краю сознания безотчетная мысль. Джоэл не понимал с первого дня знакомства, откуда здесь, в этом тихом проулке, такие видения в сетях. Но до этого гадкие монстры так не обескураживали.
Он давно уяснил: самые страшные образы возникают из самых безобидных и добрых вещей. Веселые клоуны, ласковые кошки, маленькие дети — в кошмарах все искажается, обретая пугающие черты. И именно мнимая безобидность нагоняет больше всего паники и тремора. Дети должны беззаботно смеяться, кошки мурлыкать, клоуны веселить — вот, каков идеальный мир. Но разве всегда он такой в реальности? Слишком часто проступает фальшь, она же и закрадывается в сны. Но разрубленный младенец относился к иного рода ужасам, Джоэл силился понять, к каким именно.
— Джо…
Ли не договорил, он отвернулся, с трудом подавив рвотный позыв. Выхваченный меч дрожал в его руке. Лучший фехтовальщик бесстрашно преследовал опаснейших сомнов, сыпал им в морды маковый порошок, сражался с преступниками в трущобах, но так и не привык к статично застывшим образам, которые они порой обнаруживали в сетях. Да и невозможно привыкнуть.
— Успокойся, Ли, это просто чей-то кошмар. Просто кошмар, — убеждал их обоих Джоэл.
— Чей-то?! — вскричал Ли.
«Ты знаешь чей», — говорил пылающий взгляд напарника.
«Джолин, почему тебе снятся убитые младенцы?! Неужели это и есть твой страшный секрет?» — судорожно думал Джоэл, то отворачиваясь, то снова поднимая меч, чтобы отсечь голову поганому мороку Змея, порождению его издевательской фантазии. Вернее, разума спящего человека. Только вот чьего?
На мгновение Джоэл представил, что у Джолин был ребенок от Зерефа Мара или от другого подлеца, не пожелавшего связывать
Но даже такое жуткое предположение не делало ее виноватой в его глазах. Если Джолин и скрывала какой-то злой секрет, для Джоэла она неизбежно представала жертвой, и он не понимал, откуда в нем столько великодушия. Но ведь он ничего не ведал наверняка. Тут же взвивался рой новых гипотез: «А если это не ее кошмары? Что если жена Зерефа делала аборты себе или к ней приходили другие женщины? Что если это ее мучает совесть?». Потом он вспомнил, что Зереф потерял дочь и зятя, остался только внук, это породило новую версию: «Не было ли у них еще одного ребенка? Возможно, дочь Зерефа на момент смерти ждала сына или дочь. А ее муж, обратившись в сомна, разорвал на куски и ее, и нерожденное дитя».
Версии распадались множеством картинок, настолько же ярких и объемных, насколько пугающих. По телу проходили волны дрожи, рядом Ли хватал ртом воздух, как выброшенная на песок рыба. Он отчаянно боролся с тошнотой, неприличной для бывалого охотника. Но Джоэл не находил ничего постыдного в такой реакции: сколько трупов и сомнов ни попадется, наткнешься однажды на какое-нибудь особо гадкое зрелище, которое проберет до самой души, заденет ее задубевшие струны да и оборвет когтистыми пальцами.
Плач этого несуществующего ребенка проникал, казалось, за эти струны, за душу, за сердце, в самые недра подсознания. Джоэлу чудилось, что это он плачет тридцать семь лет назад, маленький, испуганный тем, что появился на свет, как будто уже подозревая обо всей жестокости, возведенной в ранг нормы. Он сглотнул ком в горле и потряс головой. Наваждение пропало.
— Что будешь делать, Джо? Сделай что-нибудь, умоляю. Этот звук… Он такой реальный, будто не кошмар вовсе. Будто настоящий, — стенал Ли, зажимая уши. Крик все больше напоминал игру на пиле или скрип ржавого металла по стеклу.
Джоэл поднял меч, но его самого скрутил нервный кашель. Он не знал, что делать с конвульсивно бьющимся иллюзорным тельцем, хотя на своем веку ему довелось повидать разрубленных детей не только в кошмарах, но и в реальности.
Не всегда охотники успевали на помощь, когда родители несчастных малышей внезапно обращались. А некоторых больных детей, мечущихся в горячке, поглощали их собственные кошмары. В таком случае велась статистика детской смертности, словно от дифтерита или скарлатины. Вермело давно воспринимал обращения как неизбежную болезнь, которая иногда перерастала в эпидемии. Так же в далекие времена чуму именовали карой небес, с той напастью, к счастью, справились. Справлялись и с эпидемиями детских обращений. Но хорошая статистика не отменяла сотни личных драм, не умаляла бесконечного горя несчастных семей. Какая-то драма скрывалась и в старой пекарне, возможно, не одна, но эти цепи накрепко связывали обитателей приземистого домишки.
«Ну все, хватит с нас. Хватит с Ли. Так можно на карантин опять загреметь. Ли этого не заслужил», — сказал себе Джоэл и решительно нанес удар, а за ним второй и третий. Кричащая иллюзия рассеялась, вернее, распалась на клочки. Джоэл потерянно застыл подле кровавого месива, упрямо твердя себе, что настоящих детей он всегда стремился только защищать и никогда не причинил бы им вреда. Так повелось еще в приюте. Но когда он думал о ранней юности, то неизбежно вспоминал пожар. Тот самый пожар… и безрадостную тайну, которая связала уже его.