Град Ярославль

Замыслов Валерий Александрович

— Семь приказов? Дело хлопотное, уйма сосны понадобится. А нельзя ли в одной постройке все приказные избы связать?

— В одной?.. Зело непривычно всех в одну кучу валить. Шум, гам.

— Купно не будет, Кузьма Захарыч. Каждый приказ глухой стеной отделим и к каждому крыльцо подведем.

— Кажись, разумно. И дерева можно потоньше валить. Приказы-то временные.

— Так не пойдет, Кузьма Захарыч. Приказы, может, и временные, а постройку на века надлежит ставить.

— Какой резон?

— Да такой, Кузьма Захарыч. Опальную, Татинную, Губную, Таможенную избы и Мытенный двор ляхи сожгли. Ныне по углам ютятся. Сюда их и вселить, когда на Москву пойдем. А посему и рубить постройку из кондовой сосны.

Минин вприщур, одобрительно глянул на Первушку.

— У

тебя, мил человек, не только золотые руки, но и голова разумная. А дело не застопорится?

— Уложимся в срок, коль подводы будут, и десяток мужиков выделить для обрубки сучьев и ошкуривания лесин.

— Достаточно?

— Коль от лени мохом не обросли, в самый раз. Лишние руки — лишние деньги. А казна твоя, чу, не бессметная.

— Ей Богу, светлая у тебя голова, Перван Тимофеич. Быть тебе искусным розмыслом.

«Добрый зять оказался у Акима Лагуна, — подумалось Пожарскому. — Умен, мастеровит и о городе своем радеет. Добрый! Не зря его когда-то Надей Светешников с собой в Москву брал. Пытливый, весь терем глазами обшарил, а затем на храмы глазеть ходил. Надей сказывал: сердце у Первушки к красоте тянется, к чудным творениям розмыслов. Дай-то Бог».

Затем мысли Дмитрия Михайловича вновь перекинулись на князя Черкасского. Смурый ходит, зависть душу гложет. На Совете, когда решался вопрос об учреждении печати, боярин и слова не проронил, но многие ведали: Черкасский черной завистью исходит, но супротивного слова не выскажет, ибо Пожарский избран единоличным вождем ополчения, ему и печатью владеть. Никак не мог Черкасский заартачиться, ибо его не могли бы поддержать даже преданные ему бояре. Вот и сидел Дмитрий Мамстрюкович букой, но свое «я» он еще покажет. Так что набирайся терпения, Дмитрий Михайлович, и делай все возможное и невозможное, дабы не только ужиться с Черкасским и другими боярами, но и сплотить вокруг Ярославля все общерусские силы.

В Ярославском Земском соборе было немало знати. Опричь Черкасского, бояре и князья Владимир Долгорукий, Василий Морозов, Андрей Куракин, князь Никита Одоевский, князь Петр Пронский, князь Иван Троекуров, бояре Шереметовы, окольничий Семен Головин… Что ни член Совета, то знатное имя, и к каждому надо было найти подход, дабы не вспыхнуло разладье. Управлять людьми, наверное, самое тяжкое дело. Это со стороны кажется — сидит большой начальный человек, челобитные перебирает, да указаниями сыплет. Для оного дела великого ума не надо: посади в кресло — любой управится. Но так рассуждать может лишь недалекий человек, ибо, если от начального человека зависит судьба тысяч и тысяч людей, и если он, ведая об сем, целиком, без остатка отдается служению этим людям, то для того надобны не только недюжинный ум, предприимчивость и твердость натуры, но и глубочайшая ответственность за людей, коими ты управляешь и кои смотрят на тебя с последней надеждой, а коль так не смотрят, то покинь начальное кресло и передай его другому, более умному и рачительному. Наука управлять — зело многотрудная вещь и постигают ее далеко не многие люди.

Сей дар — управлять — давался Пожарскому не просто. Легче было рать водить. Впереди — враг, и коль есть ратная отвага и смекалка — будешь со щитом. Управлять же разноликим Земским собором — не саблей махать. Большую голову надо иметь, зело большую. С боярами никакой промашки допустить нельзя: немедля проглотят. Каждое слово приходится взвешивать, ибо от слова — спасение и от слова — погибель. Чуть не так молвил или слабину в чем-то дал — бояре заклюют, зело они говорливые, палец в рот не клади. Добро, в Совете половина посадских людей, они-то и уравновешивают бояр в затруднительный момент. Взять Анисима Васильева. Зело башковитый слобожанин. Говорит всегда ясно и вразумительно, его даже бояре не одергивают, ибо разумное слово пустым не переломишь, а только глупость свою выкажешь. Умеет толковое слово вставить и Надей Светешников. Сколь раз он помогал решать тот или иной заковыристый вопрос!.. Аким Лагун. Всегда тверд, порой, резок в суждениях, никогда не кривит душой, зело честный и справедливый человек, если уж кого обличает, то прямо в глаза,

но ему не хватает гибкости. Иногда его резкие обличения приходится охолаживать, дабы не загуляла свара на Совете… Благодаря Минину, стали членами Совета и Лыткин с Никитниковым. Мудро же решил Кузьма Захарыч! И деньгу из купцов вытянул, и почету им добавил. Ныне сидят на Совете важные, ибо державные дела вершат, но сами себе на уме, все их помыслы в «государевы гости» пробиться. Минин… Рождает же земля мудрых людей. Ныне у него под рукой десятки дьяков, сам же он никогда в приказах не сидел и не был знатоком приказного крючкотворства. Конечно же, дьяки на первых порах весьма настороженно поглядывали на «выборного человека». Где уж ему в сложных, запутанных делах разобраться? Порой, даже поседевший в приказах делец складывал руки перед неразрешимыми трудностями. Кузьма же (на диво!) одним ударом разрубал гордиевы узлы.

В Ярославль со всей Руси стекались дворяне, стрельцы, пушкари, осаждали Земскую избу и просили жалованье. Дьяков (копеечку умели считать) оторопь брала. Лезут и лезут! Кто, откуда, какое ранее было жалованье, и служили ли? Может в нетях пребывали, без оклада, а тут всем деньгу подавай, землями испомещай.

Терялись дьяки, не ведали, как и быть.

Минин же без долгих раздумий молвил:

— Дворянам — на воеводский смотр, стрельцам — к Акиму Лагуну, пушкарям — к пушкарскому голове. Коль кто в стрельцах ходил, должон ведать стрелецкую службу — и как берендейку порохом и дробом снарядить, и как бердышом искусно биться, и как пищаль проворно зарядить. А коль ходил в пушкарях — там своя наука, но ежели запал от затравки не отличит — гнать взашей. Жалованье — истинным служилым людям, но и его выдавать не с кондачка. Многие мелкопоместные дворяне неведомо откуда явились. Слово к делу не пришьешь. Пусть поручителей находят, а засим письменное обязательство, дабы без шатости служить Ярославскому Совету и со службы не сбегать.

У дьяков челюсть отвисла. Вот те и говядарь Куземка! Одним махом разрешил наисложнейший вопрос.

Другой пример. В обычных условиях дьякам надобилась уйма времени, дабы провести описание земель. Минин же в считанные дни разослал дозорщиков в Суздаль, Кинешму, Торжок…

А сколь других важных дел проворачивал Кузьма Захарыч! И проворачивал их с волостными старостами, целовальниками и «лучшими» людьми, приглашая их в Совет, прежде чем приступить к сбору средств в той или иной волости. А когда требовалось решать более важные вопросы, Кузьма Захарыч вызывал в Ярославль местных представителей и требовал, чтобы «сословия» снабжали их письменными поручениями. В таких случаях города получали наказ «по всемирному своему совету присылать из всяких чинов людей по два (и по три) и совет свой отписать за своими подписями».

Не было недели, чтобы выборные с мест не приезжали в Ярославль. Минин и Пожарский либо задерживали их при себе, либо отпускали домой с поручениями.

Глава 5

СТРЯПЧИЙ БИРКИН

Наплыв богатых дворян в Ярославль не шибко радовал Дмитрия Пожарского. Сии дворяне не запамятовали о своем унижении в подмосковных таборах и домогались особого положения в Ярославском Соборе. Их притязания привели к неурядицам и хуже всего (чего особенно опасался Пожарский) к распрям, которые произошли после того, как в Ярославль прибыла казанская рать в челе с дворянином Иваном Биркиным.

Дворянина отменно ведал Минин.

— Сей стряпчий, — рассказывал он Дмитрию Михайловичу, — служил в Нижнем воеводе Андрею Алябьеву. Зело шаткий человек. То служил Василию Шуйскому, то принялся угождать тушинскому Вору, а потом, не получив от него никакой выгоды, вновь отшатнулся к Шуйскому. Когда же у царя пошли дела худо, стряпчий опять изменил ему и пристал к Ляпунову. Прокофий же отослал его в Нижний, дабы тот привел ополченцев. Но в Нижнем Биркина сразу раскусили, как человека корыстного и ненадежного… Промахнулся ты с ним, Дмитрий Михайлыч.