Град Ярославль
Шрифт:
Биркин перегибал палку: рать пришла на сытых конях, да и переметные сумы, набитые во время грабежей, не оскудели. Биркин же играл на набежавшую толпу ярославцев, которая все ширилась и ширилась.
— Да как же на Москву идти? Куда смотрят Минин и Пожарский? — прокричал Митька Лыткин.
— Куда? — еще больше оживился стряпчий, услышав сочувственный возглас. — В рот боярам! Митрию Черкасскому, кой служил тушинскому Вору и кой сородича моего, Прокофия Ляпунова, под казачьи сабли
— Слыхали!
— На бояр надежа плохая!
— Истину изрекает Биркин!
А Биркин, воодушевленный толпой, продолжал возбуждать «праведными» словами ярославцев, для которых бояре были всегда извечными врагами. Разъезжая по площади на мышастом коне, стряпчий утробно, до хрипоты булгачил народ:
— Пожарский, сойдясь с боярами, во всем изолгался. В грамотах писал, что в Ярославле изберут нового царя, и опять-таки всех надул. Вовсе не помышляет воевода с боярами о царе, ибо бояре сами в цари метят! Каково?
Негодование толпы возросло, оно подогревалось голосами приказчиков и дворовых людей Лыткина, Никитникова и Спирина.
— Худое дело! Нам не надобен боярский царь! В куль — и в воду Пожарского!
— В воду! — возрадовался Биркин. — Не мне ль, сроднику Ляпунова, ходить в набольших воеводах? Мне рати водить!
А вот тут стряпчий обмишулился: на воеводстве Пожарский изрядно отличился, а посему из толпы раздался насмешливый голос:
— А ты, Биркин, где воеводствовал? В каких сечах отличился? Слыхом не слыхивали!
— Воистину! Хвастуну грош за красную ложь. Буде клепать на Пожарского!
Биркин, хитроныра из хитроныр, почуяв, что толпа уже далеко не единодушна, вновь сел на испытанного конька:
— Не о воеводстве речь! Ратных заслуг от Пожарского не отнять. Но зачем он от посадского люда отшатнулся, зачем боярам предался и клятвы порушил? То дело изменное. С боярами народу не по пути! В гроб загонят! Истребить изменников бояр!
— Верна-а-а! Истребить!
— Их Иван Грозный не добил!
— Под сабли кабальников!
Биркин достиг своей цели: народ был возмущен, теперь смело можно и Земскую избу полонить, ибо того не Биркин, а народ восхотел. Пожарского, разумеется, он не тронет, а вот бояр всех возьмет под стражу, а сам будет вторым вождем ополчения. За него не только казанцы, но и смоленские дворяне в челе с Иваном Доводчиковым, который ездил из Нижнего вкупе с Биркиным в Казань. (В Казани Доводчиков перешел на сторону Биркина и дьяка Шульгина. Смутил он и смоленских дворян).
Гордо, победно ехал к Земской избе стряпчий, предвкушая свой будущий высокий чин, а с ним и далеко идущие тщеславные помыслы. Но дорогу к Земской избе вдруг неожиданно перегородил Аким Лагун со стрелецкой
— Не пора ли тебе остыть, Биркин?
— А это что за упырь? — ощерился стряпчий. — То ж боярский прихвостень. А ну прочь с дороги, покуда цел!
Острые глаза Акима полыхнули гневом.
— Ты вот что, стряпчий. Меня не пугай. Нагляделся на таких страховитых. Отведи свое воинство на стан, а не то свинцовой кашей угощу.
Но разгоряченного Биркина уже трудно было остановить.
— Вперед, казанцы! Сметем изменников!
Лагун взмахнул рукой.
— Пищали к бою!
Стрельцы изготовились к бою. Их пищали были заранее заряжены порохом и дробом.
Казанцы дрогнули: шутка ли, когда на тебя выставилась добрая сотня пищалей.
— Лукьян Мясной! Чего стоит твоя конница?!
Но Лукьян и с места не стронулся. Он еще дорогой ругался с Биркиным, а когда тот начал хулить на Торговой площади Пожарского, то и вовсе воспылал неприязнью к стряпчему.
— Моя конница не пойдет за тобой, Биркин!
Стряпчий сник. Все его потуги оказались тщетными… Ну, нет! Татары — народ отчаянный, надо их подхлестнуть.
— Казанцы! Неужели мы потерпим обиды? Неужели мы зазря пришли в Ярославль? Силой захватим власть и поживимся несметными богатствами бояр. Аль вы не потомки отважного хана Батыя? Впере-ед!
И вот кое в ком забурлила горячая ордынская кровь. Десяток татар по древнему зову предков, выхватив кривые сабли, отчаянно ринулись на стрельцов, ринулись на явную погибель.
Лагун, едва сдерживая себя, отдал предваряющий приказ:
— Пали поверх голов!
Но в одном из пищальников тоже взыграл зов предков, зов мщения за жестокое ордынское иго, залившего кровью всю Русь, и он безжалостно выпалил в грудь набегавшего татарина, и тот замертво рухнул.
На коне примчал Дмитрий Пожарский. Конь вздыбился и пронзительно заржал перед самыми татарами. Воевода запальчиво и повелительно воскликнул:
— Отставить брань! Отставить!
Лагун ахнул: князь рисковал. Аким заметил, как один казанец из задних рядов вытянул из колчана оперенную стрелу, затем вскинул лук и натянул тетиву.
— Князь Дмитрий, поберегись!
Лагун метнулся к воеводе, дабы заслонить его от смертельно разящей стрелы, но в тот же миг другой татарин, находившийся обок стрелка, рванул рукой за его лук. Пожарский был спасен, а тот, не заметивший покушения, вновь воскликнул:
— Негоже, братья, нам кровь проливать! К миру вас зову. Другого пути нет!.. Как же так, Иван Биркин?
— А ты как думал? — враждебно полыхнул глазами стряпчий. — Не для того мы в Ярославль шли, дабы обиды терпеть. Не хотим того!