Градгродд. Сад времени. Седая Борода
Шрифт:
— Присел отдохнуть? Устал, стало быть, бедняга?
Буш вдруг расхохотался — его и впрямь позабавило наигранное участие незнакомца. Все его замешательство мгновенно улетучилось, и он ответил:
— Просто космически устал! От размышлений и от бездействия. Видите эту рыбу в доспехах? — Он чуть переместил ногу, и нога прошла как раз прямо сквозь туловище рептилии, которая продолжала деловито рыться в водорослях. — Так я лежу здесь с самого утра, наблюдая за ее эволюцией.
Аудитория скорчилась от хохота. Но потом один из незваных гостей
— А мы-то думали, ты сам тут помаленьку эволюционируешь! — и оглядел слушателей с видом актера, ожидающего заслуженных аплодисментов.
Он, без сомнения, был признанным остряком компании, но на сей раз успеха не имел. Его шутка осталась неоцененной, а предводитель группы обратился к Бушу:
— У тебя, похоже, мозги, как у этой рептилии. Вскоре тебя в два счета смоет отсюда приливом, попомни мои слова!
— Это море понемногу мелеет уже миллион лет. Читайте последние газеты! — парировал Буш.
А когда все отсмеялись, продолжил:
— У вас не найдется что-нибудь живенькое из съестного в обмен на мои концентраты?
Тут впервые заговорила девушка:
— Жаль, что мы не можем взять эту вашу эволюционирующую рыбину и сварить из нее уху. Никак не привыкну к этой странной штуке — изоляции.
Зубы ее были ровными и крепкими, хотя явно истосковались по зубной пасте и щетке… Так же как ее волосы истосковались по гребню.
— Как давно вы здесь? — поинтересовался Буш.
— Не так давно из две тысячи девяностого… И уже неделю здесь бродим.
— А я здесь уже года два. Во всяком случае, в настоящем я не бывал два года, а может, даже два с половиной… Но до сих пор пытаюсь привыкнуть к мысли о том, что скоро эта рыба-пешеход заляжет в вечную спячку на красный песчаник, и к нашему времени…
— Мы сейчас двигаем в юрский период, — предводитель наверняка относился к тем, кто слышит только себя самого, и то, что непосредственно его касается. — Тебе когда-нибудь случалось там бывать?
— Само собой. Тамошняя пустыня постепенно превращается в ярмарочную площадь или что-то вроде.
— Ну, мы-то найдем себе местечко, а не найдем — расчистим.
К палаткам группа возвращалась уже вместе с Бушем. Дорогой выяснилось, что худощавого предводителя зовут Лэнни, остряка — Питом, а девушку — Энн (она считалась девушкой Лэнни). Буш назвал свою фамилию, решив ограничиться этим.
Всего в отряде было шесть мужчин, все на мотоциклах, и четыре девушки, Странствующие по девонийским пустыням на задних сиденьях машин. Все они, исключая разве Энн, были весьма неказисты. Компания принялась возиться с мотоциклами, только Буш праздно присел в стороне. Он огляделся, ища свою Леди-Тень, но та исчезла. Возможно, она яснее других поняла, почему Буш пристроился к группе.
Единственный из пришельцев, показавшийся Бушу мало-мальски интересным, был намного старше остальных. Его неестественно черные волосы наверняка были крашеными. Под длинным носом кривился рот, который невольно привлекал к себе
— Говоришь, что странствуешь уже третий год? — спросил Лэнни. — Ты миллионер, что ли?
— Художник. Живописец и группажист. Я создаю пространственно-кинетические группажи — если вы представляете, что это такое. А официально работаю в Институте Уинлока, куда вскоре и вернусь.
Лэнни, хмыкнув, вызывающе сощурился:
— Заливаешь. Не можешь ты работать в Институте. Они посылают сюда только статистов, да и тех самое большее месяцев на восемнадцать. Я, что ль, не знаю? А чтоб на два с половиною года… Нечего мне голову морочить!
— Верно, меня послали на восемнадцать месяцев, но я… Я просто застрял тут еще на год, вот и все.
— М-да. Пустят тебя тогда на шнурки для ботинок — прямо на Стартовой.
— Ну уж нет! Если хочешь знать, я — один из самых опытных Странников. Мне однажды удалось даже приблизиться к историческим временам, чего пока еще никто не может. Так что им придется поискать для шнурков чью-нибудь другую шкуру.
— Ха! Сейчас-то ты к ним не ближе нашего, торча здесь, в девоне. Так я тебе и поверил.
— Не верь, пожалуйста, кто тебе мешает.
Бушу надоело переливать из пустого в порожнее, и он вздохнул с облегчением, когда Лэнни сердито отвернулся.
В разговор вмешался один из «молокососов»:
— Весь год мы работали как проклятые на «зелененькие», потом тренировки и все такое; вот наконец-то прибыли сюда… И до сих пор не верится, что мы — тут.
— И правильно не верится: практически нас тут нет, в этом измерении и в этом времени. Вселенная — она здесь, а мы — нет. В Странствиях Духа еще много такого, до чего пока не дойти нашим разумом, — Буш произнес это тоном воспитателя, объясняющего малышу, как держать ложку. Сам он все еще не стряхнул с себя неловкости, вызванной предыдущим разговором.
— Может, нарисуешь нас? — спросила Энн. Единственная реакция на род его занятий.
Буш заглянул ей в глаза и подумал, что правильно расценил их выражение.
— Если вы заинтересуете меня — пожалуйста.
Ему было все равно, что ответят. Он разглядывал Энн, пока она не отвела взгляд. Художнику показалось, что он физически ощущает ее присутствие… Здесь ни до чего не дотронешься, это верно, но ведь она была из его времени.
Кто-то из группы решил прояснить род занятий своих товарищей:
— Мы все, кроме Энн и вот Джози, кантовались на Бристольской Станции временных исследований. Слышал про такую?
— Ага. Там мой группаж в фойе. Может, помните — стоит при входе, с подвижными лопастями, называется «Траектория Прогресса».
— Ха, та самая адская штучка! — презрительно выдав эту оценку шедевру Буша, Лэнни швырнул недокуренную сигарету в море. Она лежала на волнах (вернее, над волнами), помигивая, пока не погасла из-за недостатка кислорода.