Граф Алексей Андреевич Аракчеев
Шрифт:
А. К. Гриббеi[i]
ГРАФ АЛЕКСЕЙ АНДРЕЕВИЧ АРАКЧЕЕВ
(Из воспоминаний о Новгородских военных поселениях 1822-1826)
В ряду разных бедствий и невзгод, перенесенных русским народом в течение тысячелетнего его
существования, не последнее, конечно, место занимают военные поселения, оставившие по себе
неизгладимые следы не только в памяти значительной части населения России, но и в его
экономическом быту.
Как возникла злосчастная
практике ее осуществление, я не буду говорить, так как об этом много уже было писано. Кроме
весьма обстоятельно составленной книги «Граф Аракчеев и военные поселения», в некоторых из
наших периодических изданий помещено было несколько статей и рассказов из истории и быта
военных поселений, преимущественно Новгородских. Полной истории этих учреждений у нас еще
нет, да таковая, разумеется, еще и невозможна ныне, когда многое, что было бы в состоянии
пролить яркий свет на эпоху царствования Благословенного, лежит пока еще под спудом и, Бог
весть, когда выглянет на белый свет. Между тем учреждение и существование военных поселений
представляют собою весьма крупное явление Александровской эпохи. В тех приемах, с какими
осуществлялось у нас чуждое духу русского народа учреждение, виден характер тогдашнего
времени; поэтому я полагаю, что всякий факт из истории этой эпохи, — как бы ни казался он, с
первого взгляда, незначителен, — на самом деле никогда не будет лишним, и — кто знает? — быть
может, пособит будущему историку представить правдивую картину нашего прошлого.
Эти соображения, а также и настояния некоторых моих друзей побудили меня, старого инвалида-
поселенца, взяться за перо, припомнить давно минувшее и передать на бумаге те, уцелевшие в
моих воспоминаниях, случаи из быта военных поселений, которые могут отчасти служить к
характеристике того времени.
I
20 января 1822 года я, тогда еще шестнадцатилетний мальчик, отправлен был моим отцом на
службу в гренадерский графа Аракчеева полк, поселенный в Новгородской губернии, по реке
Волхову. В этом полку уже служил, в чине поручика, мой старший брат, и потому неудивительно,
что отец, зная о всей строгости службы на глазах самого Аракчеева, что называется на юруi [i ],
решился отдать меня туда: моя молодость и совершенная неопытность требовали, в особенности
на первое время, бдительного надзора и руководства со стороны человека более или менее
солидного и хотя несколько поиспытанного уже жизнью.
По поступлении в полк, несмотря на новость положения и на кажущуюся свободу, какою
пользовались тогда подпрапорщики и унтер-офицеры из вольноопределяющихся, я сильно
тосковал
жизни; мне так и казалось, что будто бы я попал в какое-то механическое заведение, где каждое
движение, каждый шаг, каждое слово были заранее определены, размерены и отсчитаны.
На другой же день по приезде моем в полковой штаб брат мой представил меня полковому
командиру, полковнику фон Фрикену, пользовавшемуся особенною благосклонностью Аракчеева и
милостью Александра I.
На немецком языке фон Фрикен выразил свое удовольствие принять меня к себе в полк и обещал
содействовать моему определению на службу. Действительно, когда в апреле месяце того же 1822
года Аракчеев приехал в полк, я был представлен ему.
Фигура графа, которого я увидел тогда впервые, поразила меня своею непривлекательностью.
Представьте себе человека среднего роста, сутулого, с темными и густыми, как щетка, волосами,
низким волнистым лбом, с небольшими, страшно холодными и мутными глазами, с толстым,
весьма неизящным носом, формы башмака, довольно длинным подбородком и плотно сжатыми
губами, на которых никто, кажется, никогда не видывал улыбки или усмешки; верхняя губа была
чисто выбрита, что придавало его рту еще более неприятное выражение. Прибавьте ко всему
этому еще серую, из солдатского сукна, куртку, надетую сверх артиллерийского сюртукаi i[i i], и вы
составите себе понятие о внешности этого человека, наводившего страх не только на военные
поселения, но и на все служившее тогда в России.
–
Кто твой отец? — спросил меня граф своим гнусливым голосом, так часто заставлявшим
дрожать даже людей далеко не трусливых.
Надо заметить, что Аракчеев произносил сильно в нос, причем еще имел привычку не
договаривать окончания слов, точно проглатывал его. Трепеща всем телом, я ответил на вопрос.
–
Я принимаю тебя, — сказал Аракчеев, — но смотри, служить хорошо. Шелопаев я терпеть
не могу!
Я был зачислен подпрапорщиком в 4-ю фузелернуюiv[iv] роту гренадерского графа Аракчеева
полка и поступил в полное распоряжение капрального унтер-офицера Дмитрия Ефимовича
Фролова, бывшего первым моим наставником в военной премудрости.
Фролов, переведенный в 1807 году, в числе 800 человек, из Архаровского полка в Аракчеевский,
представлял собою совершеннейший тип капрала старого времени. Геркулес сложением,
двенадцати вершков роста, стройный и красивый, он был страшный службист, строгий к самому
себе и не дававший пощады своим подчиненным. К такому-то человеку попал я в опеку, и он