Граф Алексей Андреевич Аракчеев
Шрифт:
отправляется по фронту. Музыканты изо всей силы надувают приветственный марш, под звуки
которого его сиятельство обходит представляющиеся на разводе части, делая по пути свои
замечания. Вот он останавливается перед учителями в треуголках, и по плацу раздается его
гнусливый голос:
Вы, дураки! Не знаете, как надо встречать начальника! Вы должны были поднять левую руку к
шляпе! — Затем, обращаясь к полковнику фон Фрикену, граф прибавляет: — Обтесать этих
болванов!
Слушаю-с,
Подарив многих лиц разными наименованиями, как то: дурак, болван, нечесаный чурбан, Аракчеев
подозвал к себе полкового адъютанта и отдал ему какое-то приказание; тот, взяв с собою двух
офицеров и двух унтер-офицеров, отправился с ними в дом шефа полка (Аракчеева), откуда
вскоре и вынесли огромный серебряный поднос, покрытый красивою салфеткою, и понесли его по
фронту. Во все время, пока продолжалось шествие с подносом, развод держал на караул, а
музыканты играли торжественный марш. Когда, наконец, поднос был вынесен на середину, шагов
на двадцать от фронта, подошел Аракчеев и, открыв салфетку, взял бумагу и прочел довольно
громко приблизительно следующее:
–
Государь Император, осмотрев (такого-то числа) вверенные мне войска, изволил найти их в
отличном состоянии как по фронтовой, так равно и по хозяйственной части; почему за ревностное
и неусыпное старание нижепоименованных начальствующих лиц, представленных от меня к
наградам, всемилостивейше жалует. Генерал-майор NN! — вызывает Аракчеев по списку.
Генерал подходит и узнает, что Государь за усердную службу жалует его орденом Св. Анны 1-й
степени. Аракчеев берет с подноса орден и надевает его на нового кавалера, за что тот целует —
сначала портрет Императора на груди у Аракчеева, а потом и самого Аракчеева в плечо и отходит
в сторону; за ним подходят другие, удостоенные награды. Когда очередь доходит до фон Фрикена,
голос Аракчеева возвышается, и он громко провозглашает:
–
Имени моего полка командир, полковник фон Фрикен!
Тот подходит, по привычке с сжатыми кулаками, точно собираясь оттузить своего благодетеля.
Граф упоминает о всей боевой (кулачной) службе своего фаворита и вручает ему пожалованную
золотую, осыпанную бриллиантами табакерку.
Надо заметать, что награды получали только генералы и штаб-офицеры, командовавшие
отдельными частями; прочие же смертные не были избалованы в этом отношении, и Аракчеев
обыкновенно говорил, что их, то есть младших штаб-офицеров и обер-офицеров, надо держать в
черном теле, что только строгим с ними обращением
По окончании церемонии раздачи наград граф обращается к остальным предстоящим и объявляет:
–
Государь Император поручил мне изъявить вам Высочайшее его благоволение за вашу
усердную службу (благоволение это потом и отпечатывалось в приказе по военному поселению).
Обращаясь затем к разводу, Аракчеев провозглашает:
–
Государь благодарит гренадер за службу и просит передать такую же Высочайшую
благодарность всем их товарищам.
В заключение граф поздравлял получивших награды с монаршею милостию, и тем обыкновенно
оканчивалась вся церемония развода.
IV
Начальство тогдашнего времени в обращении с подчиненными вообще не отличалось особенною
деликатностью. Конечно, в гвардии, где служила преимущественно аристократическая молодежь,
богатая средствами и связями, соблюдались правила вежливости и общежития; в полках
армейской кавалерии отношения начальствующих лиц к подчиненным офицерам были также
более или менее приличны, да иначе, впрочем, и быть не могло, так как офицеры, служившие в
гусарах, уланах и кирасирах, принадлежали по большей части к среде состоятельных, а нередко и
очень богатых помещиков, и если шли на службу, то скорее из чести, как говорили тогда, а никак
уж не ради тех скудных средств, какие давала эта служба в то время. Совсем иное дело было в
армейской пехоте. Здесь большинство офицеров существовало службою, то есть тем, что
отпускалось от казны: жалованьем, квартирою и прислугою в натуре. Собственные средства были
очень не у многих, да и то небольшие; поэтому волей-неволей приходилось держаться службы, и
держаться тем крепче, что по своему воспитанию наше благородное военное сословие вовсе не
было подготовлено к какой-либо иной деятельности и не могло, следовательно, улучшить своего
положения переходом на другой род службы. Начальство наше очень хорошо, разумеется,
понимало все это и потому в обращении с подчиненными не слишком-то стеснялось. Аракчеев,
например, обращавшийся почти со всеми одинаково грубо, почти всем говорил ты; эпитеты:
«дурак», «болван», «осел» и т.п. так и сыпались, бывало, из сиятельных его уст, когда он
осматривал какой-нибудь полк или команду. Все наши поселенные генералы, а также командиры
полков и батальонов, следуя примеру своего главного начальника, были крайне грубы и дерзки и в