Граф Сен-Жермен
Шрифт:
Это имя поразило меня и привлекло мое любопытство, так как я много слышал о нем в Англии. Я задач господину д’Аффри несколько вопросов, в том числе спросил о том, кто такой был граф Сен-Жермен; я добавил, что в Англии, где он долгое время вращался в самом высшем обществе, никто не знач, кто он; что в Англии, где у них так мачо полицейских, это меня не удивляло, но меня поразило то, что и во Франции о нем ничего не известно. На это д'Аффри ответил, что во Франции это знал только король, но, по его мнению, в Англии об этом должно быть известно также герцогу Ньюкаслу. Я рассказал господину д'Аффри то, что о нем слышал: о его великолепном умении держаться, безупречных манерах, регулярной оплате счетов в Англии, где довольно дорого поддерживать такой стиль жизни. Господин д Аффри сказал мне, что действительно, это был человек замечательный, о котором рассказывали множество историй: что он обладал философским
В моей памяти запечатлелось то, что граф д’Аффри казался изумленным не меньше, чем я, когда слушал рассказываемые им подробности, и что мы говорили о том мнении, которое создалось о личности Сен-Жермена в Англии и во Франции, и он не сказал мне ничего предосудительного в отношении графа Сен-Жермена. Для поддержания разговора я упомянул о нем господину Йорку, когда рассказывал о Виретте. Господин Йорк описал его как очень веселого, очень изысканного человека, который сумел попасть в число приближенных мадам де Помпадур и которому король Франции подарил Шамбор; мое любопытство было крайне возбуждено всеми этими необыкновенными и удивительными вещами, о которых мне рассказали.
Я узнал, что граф Сен-Жермен находился в Амстердаме и разговаривал с господином Линьером, а то, что рассказал мне Линьер, произвело на меня еще большее впечатление, и я сказал ему, что мне было бы чрезвычайно интересно встретиться с графом Сен-Жерменом, и попросил его, когда он будет писать ему, сообщить, что я был бы счастлив познакомиться с ним. Через несколько дней, в начале марта месяца, Сен-Жермен приехал в Гаагу. Как его просил в своем письме Линьер, он нанес мне визит. Беседа с ним мне чрезвычайно понравилась, разговор наш был блестящий, разнообразный, полон подробностей о различных странах, где он побывал, и очень интересных историй, мне также очень понравилось его мнение о разных людях и местах, мне знакомых; манеры его были необычайно изысканными, и говорил он как человек, который по рождению принадлежит к высшему обществу…».
9 марта Бентинк продолжает записи в своем дневнике:
«Его беседа, во всем столь разнообразная и полная особых подробностей и интересных историй, вместе с необыкновенностью самого человека и окружающих его обстоятельств, о которых я слышал главным образом от Йорка и д'Аффри, в частности, о его отношениях с королем и мадам де Помпадур, меня совершенно поразили, и первое, что пришло мне в голову, — что я должен сделать все от меня зависящее, чтобы как можно лучше разобраться во всем, отстранить лживую информацию, поступившую от людей, не достойных доверия и думающих только о себе, и исправить распространенное здесь ложное впечатление об этих личностях, чтобы таким образом самому получить определенный контроль над делом, в котором очень важно четко разобраться и от которого меня пытались отстранить. Поэтому я задал Сен-Жермену множество вопросов, на которые он отвечал с готовностью и ясно (так как он говорил с такой легкостью, как будто он человек болтливый и легкомысленный, хотя пока я не могу понять, так это или нет); я высказывался с полнейшей беспристрастностью в отношении всех стран, кроме моей собственной. Я сказал, что стремился к миру из гуманности, и выразил понимание личной озабоченности короля по поводу состояния французской нации, картину которого он нарисовал очень живо и подробно, при этом он говорил все время как человек, который знал гораздо больше других, был очень точен в описании личностей, поэтому я продолжал нашу беседу так же, как в начале.
То, о чем я рассказал ему: моих собственных желаниях, глупейших слухах и смехотворно оскорбительных историях о людях и событиях, которые министры иностранных государств, живущие здесь, пересказывают своим хозяевам, столь фальшивых по сравнению с реальностью, которую он привез мне прямиком из Франции, — заставило его сказать, что он напишет об этом мадам де Помпадур и что это будет самой лучшей новостью, которую он сможет ей сообщить. Не видя основания для возражений, я не стал высказываться против его намерения сделать это и далее поощрял его продолжать беседу, что было совсем не трудно, при этом я стремился подтолкнуть его идти дальше, в том же направлении, в котором он начал».
Следующим
134
См.: Paris, Ministere des Affaires Etrangeres, Hollande, 503, fF. 212–214.
В этот день Сен-Жермен пишет мадам де Помпадур в своем роде отчет: [135]
«11 марта 1760 г.
Мадам,
Моя чистая и искренняя привязанность к королю, к благосостоянию вашей возлюбленной страны и к вам не изменится из-за того, что я нахожусь сейчас в другой части Европы, и нет такого мгновения моего пребывания здесь, который не доказывал бы вам это во всей чистоте, всей искренности, во всей силе.
Теперь я нахожусь в Гааге, в доме графа Бентинка ван Роона, с которым у меня установились близкие отношения. Я так хорошо все устроил, что думаю, что у Франции нет более мудрого, искреннего и надежного друга, чем он. Рассчитывайте на это, мадам, что бы вам ни говорили в доказательство обратного. Этот дворянин здесь имеет очень большую власть, а в Англии он — великий государственный деятель, ион — человек абсолютно честный. Он полностью доверился мне. Я рассказывал ему о восхитительной маркизе де Помпадур, от всего моего сердца, полного чувствами, которые для вас, мадам, давно уже известны, и которые достойны доброты сердца и красоты души, которые их вызвали. Он был очарован и воспламенен, одним словом, вы можете рассчитывать на него, как на меня самого.
135
См.: Там же, ff. 215 г—216.
Думаю, что король может ожидать от него очень большой помощи, учитывая могущество этого человека, его искренность и прямой характер… Если король считает, что мои отношения с ним могут хоть в чем-то быть ему полезными, я не пожалею усилий, чтобы оказать ему услугу, а моя добровольная и бескорыстная привязанность к его священной особе должна быть ему известна. Вам также должна быть известна преданность, в которой я поклялся вам, мадам; прикажите, и я вам повинуюсь. Вы можете дать Европе мир, не тратя силы на конференции, которые отнимают так много времени.
Ваши приказания дойдут до меня надежным путем, если вы адресуете их графу ван Роону в Гаагу, или, если вам удобнее, господам Томасу и Адриану Хоупам, у которых я проживаю в Амстердаме. То, о чем я имею честь писать вам, кажется мне столь интересным, что я упрекаю себя, что не сказал вам этого ранее, мадам, — вам, от кого я никогда ничего не скрывал и никогда ничего скрывать не буду. Если у вас нет времени написать мне лично, прошу вас послать мне ответ через кого-нибудь, кому вы доверяете; но не упускайте момент, заклинаю вас именем всей той привязанности и любви, которую вы питаете к лучшему и добрейшему из всех королей.
Остаюсь и т. д.
P.S. Прошу вас, мадам, обратить ваше внимание на решение суда по поводу наложения ареста на «Аккерман» — самое несправедливое и скандальное из всех морских дел; вы знаете, что мною было вложено в это дело 50 000 экю, и компания «Эмери и К» из Дюнкерка уполномочена возместить убытки за судно. Я еще раз прошу вас добиться для меня справедливости в Королевском Совете, в который будет передано это чудовищное дело. Позвольте мне напомнить вам, что прошлым летом вы обещали мне, что не допустите несправедливости по отношению ко мне».