Граф Соколов — гений сыска

Лавров Валентин Викторович

Клеопатра удалилась, лукаво поглядывая на Соколова и выразительно покачивая широкими бедрами.

Кузьма повернулся к Соколову:

— А ты, стало быть, играешь на этой... как ее... скрипке? Молодец! А я охотник, стрелять мне равных нет. Если какая, к примеру, грубость мне, то я тут же: “Извольте к барьеру!” Двадцать раз стрелялся, всех, как зайцев, подстрелил — насмерть. Я очень горячий, терпеть не люблю, ежели мне дерзят.

Клеопатра внесла вина. Кузьма заорал:

— А где монтерей?Опять псарей поила, все вылакали? —

К Соколову: — На передок, вишь, горячая, так одного меня ей мало, она холопов моих привечает. Ну, я тебе задам, пусть только музыкант уедет! — Он погрозил кулаком. Внимательно посмотрел на Соколова: — А ты был у Машки на Большой Садовой нынче?

Соколов устало зевнул:

— Смотря где на Садовой: она в двух местах там снимала...

Кузьма удивился:

— В двух? Не знал! Ну, там, где дорога к кладбищу! У купчихи Прозоровой. Обещала приехать ко мне, да все нет ее. А промеж нами такая уж любовь, эх, слаще малины. Гостила как-то у меня, так мы с ней, хе-хе, дубовую кровать сломали, рассыпалась под нами! Вот как, потому чувства. Это тебе не на скрипке играть. Тут сердце нежное потребно.

— А ты где с Марией познакомился?

— Она тебе не сказала? В синематографе смотрели “Соньку Золотую Ручку”. Как она на каторге сахалинской. Ты чего, музыкант, мало пьешь? Красного божеле под бифштекс желаешь? А ты, музыкант, деньги на покупку привез?

— А как же! — Соколов вынул из заднего брючного кармана пухлый бумажник. — Вот они, пять тысяч.

Стрельба

Кузьма почесал задумчиво нос, похожий на средних размеров кабачок, и на своей бесподобной, цвета меди физиономии изобразил ангельское простодушие.

— Хороший ты все-таки человек! А желаешь, так и скрипку приобретешь, и капитал сохранишь?

— То есть?

— Давай в картишки перекинемся, ты и выиграешь! Сердце мое — вещун, говорит, что нынче тебе, музыканту, фартовая карта припрет. Я во сне медведя видел — к проигрышу! Это верно тебе говорю. Да и кучеру прикажи своему, пусть во двор въезжает, как родной, в яслях овса полно, животную надо покормить.

— Нечего его баловать! А в карты — с удовольствием.

Кузьма расцвел:

— Ты мужик бедовый, оставишь меня без портов. О-ох, участь моя горькая, да играть охота смертная! Эй, Клеопатра! Скажи, чтобы лошадь музыканта во двор завели.

Соколов жестко произнес:

— Ты, любезный, моей лошадью не командуй! Пусть стоит там, где я приказал.

Кузьма начал горячиться:

— Вот ты мне грубишь! По твоим речам вижу — не уважаешь ты меня. От этого я свирепый делаюсь. Мне стрелять захотелось. Как я метко бью, знаешь? — Он вынул лакированный деревянный ящик, достал оттуда длинноствольный пистолет. — Видал? “Бергман-байард” — автоматический. Туза ставлю в дальний угол. Громкий бой у него, ты, музыкант, в штаны не напусти. Ты хоть корпуленции громадной, да сдаешься мне робким. Прицеливаюсь...

Раздался выстрел, приятно запахло порохом. Кузьма заорал:

— Дыра! Точно я попал! Давай, скрипач,

я тебя научу. Это тебе не на струне пиликать, тут голову иметь надо. Научу, и мы с тобой на пари постреляем.

— Может, не надо?

— А, ты опять меня сердишь? Надо, музыкант, обязательно надо. Где твои пять тысяч? Правильно сосчитал? Верно! Вот скрипка — ставим на кон. Что это за мужчина, если он стрелять не умеет? Так, предмет один. Ты со мной не задирайся. Я как что, так сразу: “Прошу к барьеру!” Ставлю три карты — в дальний угол. Монета есть? Кидай, мой орёл. Спасибо, мне выпал жребий — первый. Тебе же лучше — на меня посмотришь, поучишься. Стреляю...

Кузьма долго целился, рука от пьянства мелко тряслась. В две карты все же попал. Самодовольно произнес:

— Держи мой револьвер! Зажмурь левый глаз... Соколов спросил негромко:

— Может, право, не стоит судьбу искушать?

Кузьма аж ногами затопал:

— Опять за свое? Тогда я кон забираю. Ну, держи шмайссер, — толстые слюнявые губы Кузьмы расплылись в ехидной улыбке.

Соколов запустил руку под левую полу пиджака и вынул из кобуры пистолет.

— Я предпочитаю из своего полицейского “дрейзе” стрелять! Это модель 1910 года, мощный патрон, девятимиллиметровый. Любезный, стань подальше, к дверям, и подбрось карту вверх. Что же ты, храбрец, дрожишь? В тебя я не попаду. Хотя за твою наглость очень хочется маленькую дырку в твоем лбу оставить. Ну, повыше кидай, к потолку!

Грохнул мощный выстрел. Карта, медленно кружась, опустилась на пол. Кузьма торопливо наклонился к ней, поднял, с ужасом проговорил:

— Попали!

— Кидай еще!

Кузьма подкинул карту еще раз и еще: все три выстрела угодили точно в мишень!

Старый шулер был огорошен, раздавлен, убит. Он глубоко вздохнул:

— Надо бы партию расписать!

— Результат обещаю тот же! — коротко ответил Соколов. — Как и в шахматы, на шпагах или в игре бабками. Мужчина должен во все игры ловко играть.

Футляр со скрипкой он бережно завернул в холстину, которую принесла служанка. Приказал:

— Кузьма, проводи меня!

— Сам дорогу найдешь!

— Не выйдет у тебя, пройдоха! — широко улыбнулся Соколов. — Я во двор, а ты на меня псов спустишь? Иди вперед, а то застрелю!

Соколов, конвоируя Кузьму, вышел за ворота, сел в коляску, рядом посадил Кузьму. Тот стал канючить:

— Отпусти меня, куда я поеду на ночь глядя? Выиграл

— такое счастье твое, я без претензий.

— Иди! — И к извозчику: — Погоняй!

Ловушка

Дорога по открытому пространству крутой петлей уходила вниз. Коляска весело подпрыгивала по ухабам. Соколов нежно держал скрипку. Впереди зазеленела луговина, за которой в полуверсте начинался большой лес.

Соколов оглянулся и увидал, что возле открытых ворот усадьбы уже нетерпеливо гарцует верхом Кузьма, очевидно, в нетерпении поджидая остальных, чтобы устроить погоню.

— Зачем доверился! — в сердцах воскликнул Соколов.