Граф в поезде
Шрифт:
Его неторопливые исследования набухших оборок ее лона, стали бурным чувством разочарования. Ее тревога исчезла, и ее мгновенно охватила острая необходимость. Ту, который он, очевидно, склонен игнорировать.
— Боже мой, я мог бы заниматься этим весь день, — простонал он ей в ухо. —Ты такая милая, такая скользкая, такая неизменно совершенная.
Она не могла найти слов, чтобы ответить. Не только из-за того, что делал с ней его чертов палец, но и из-за пылкости его тона голоса. Удовлетворение, которое она уловила в его словах.
Внезапно
Просто раздражающий человек так ловко рекламировал свои навыки, и все, что он, казалось, был способен сделать, это создать какое-то пульсирующее, выгибающее, ноющее, почти болезненное давление до до лихорадочного состояния..
Пот выступил на ее теле, а позвоночник хрустнул при следующем требовательном изгибе.
— Почему? — вопрос вырвался из ее пересохшего горла.
Он оторвал губы от ее горла.
— Что почему, моя дорогая?
— Почему бы тебе просто не…,— она понятия не имела, что ему нужно делать. Двигаться, найти то место, которое пульсировало, и освободить его, прежде чем она закричит.
— О, бедная миледи, я чрезвычайно жесток. Даже эгоистичен.
— Почему? — прошептала она снова, немного ненавидя его. Очень хотя его. Нуждалась в нем больше, чем ей хотелось признавать. Жаждала того, что он с ней делал. Помимо всего прочего.
— Потому что я не думал, что ты так легко… сдашься. Я надеялся поиграть подольше…
После неохотного вздоха, его умный палец сделал что-то такое, что заставило все ее тело дернуться, прежде чем отступить.
Играть? Было ли это развлечением для него? Когда он был явно не в центре внимания игры, а ее арбитром… Как он мог получать от этого такое удовольствие?
Она качнула бедрами, делая это без стыда.
— Пожалуйста. — мольба вырвалась на отчаянном звуке, больше похожее на нытье, чем она хотела признать,
— Вот почему вы опасны, — прорычал он, как бы про себя. — Чего бы я ни хотел, похоже, я бессилен тебе ни в чем отказать.
С этими словами он развязно эротически напал на ее лоно, присвоив то, что осталось от ее достоинства.. Плотские поглаживания вызывали мучительную дрожь, которая нарастала до тех пор, пока не переросла в сжимающую пульсацию. Она вскрикнула. Ее руки тянулись к нему, беспомощно хватаясь за его плечи, а волна за волной ничем не сдерживаемого экстаза грозила утащить ее в океан похоти и истомы. Как раз в тот момент, когда она подумала, что этот момент может закончится, он перерос в еще один волнующий, обжигающий душу взрыв, пока ощущение не стало настолько изысканным, что она больше не могла различать разницу между удовольствием и болью.
Когда она начала корчиться, пытаясь спастись, давление его
Вернувшись в себя, оборванная и полуутонувшая, Вероника поняла, что Себастьян сдержал свое слово. Он не прикасался к ней ничем, кроме губ и одного пальца.
Один волшебный палец.
Однако она прижалась к сильной колонне его тела, как будто он был единственным, что удерживало ее от того, чтобы потеряться и пропасть.
Поняв, что она цепляется за него, как смешная дура, она высвободилась от него, неожиданно неуверенная и застенчивая.
Его руки дернулись, словно пытаясь удержать ее на месте, но он не дотронулся до нее.
— Боже мой, — если бы ей пришлось приписать слово его тону, это было бы “чудом”. — Я был во всех местах, утверждая, что я чудо в этом мире. Я имел дело с сокровищами, в существование которых вы даже не поверите. Я посещал галереи и музеи с великими людьми, имена которых хотелось бы услышать. И никогда в этой жизни я не видел ничего более прекрасного, чем твое тело, выгнутое в кульминации.
У нее вырвался сдавленный смешок, и она положила руку ему на грудь, чтобы остановить поцелуй, который он намеревался нанести ей в губы.
— Вам не нужно мне льстить, — заверила она его.
Он издал жалобный звук.
— Я никогда не льстил вам, графиня. Если бы я был скульптором, я воссоздал бы это, чтобы вы могли со мной согласиться. Но, увы, я родился без таланта в этом отношении.
Она не могла быть в этом так уверена. В его руках она была не чем иным, как бескостной, бесформенной кучей, и с неисчислимым мастерством он…
Ну, он преобразил ее.
Осознание было горьким. Ей не хотелось, чтобы что-то столь неважное для него, как мимолетное свидание в пыльном грузовом вагоне, стало решающим моментом в ее жизни.
Но вот она, дрейфующая в шторме, который сама же и создала.
До сих пор, все ее существование было сосредоточено на том, что она могла сделать для других. Какой она им показалась. Она так хорошо осознавала каждое свое движение, что выражали ее черты лица, как модулировать свой голос и смягчать свои слова именно таким образом. Она была плодом своих стремящихся к карьере родителей, окончания школы, суровой жизни графини и, наконец, вспыльчивого характера и тяжелых кулаков своего мужа.
В одной сюрреалистической встрече, Себастьян Монкрифф украл эту способность.
Нет, она была несправедлива.
Он освободил ее от этого обязательства. Превратил ее в существо нужды, голода и безудержного удовольствия. Удовольствие, которое он предложил. Щедрое. Без малейшего намека на услугу за услугу.
Что за добрый мужчина сделал такое? Здесь она думала, что она заглянула в его пустое сердце и обнаружила, что оно бьется только для его удовольствия.
Было ли в бывшем графе нечто большее, чем он предполагал?