Граф в законе (сборник)
Шрифт:
Полковник извинялся, говорил, что весь райотдел ждет Сергея Ильина с нетерпением. А Коробов торопливо сообщал последние новости:
— Сатрояну дали десять лет… На три года осужден за взятки Мартынов… Это он организовал твое «дело» по приказу Сатрояна… Работать будешь у нас в институте… Я договорился…
Сергей нашарил в кармане двухкопеечную монету, подошел к телефону-автомату. Набрал рабочий телефон Сатрояна. Ответил женский голос.
— Пригласите Сатрояна.
— А кто это говорит?
— Старый приятель.
— Нет его. Позвоните, пожалуйста, лет через десять.
«Все верно!» — сказал
— А как мама?
— Я же тебе посылал телеграмму… — обеспокоенно произнес Коробов.
— Какую телеграмму?
— Нет ее уже… Три месяца назад…
Сергей безвольно опустился на стоящий сзади рюкзак.
Никто ему об этом не сообщил… И телеграмму не передали, суки…
— Поедем к ней…
— Куда?
— На кладбище…
О том, как встретили в райотделе, ему особенно хотелось забыть. Все радовались, а он не верил, все говорили: «Мы знали, что ты не мог…», а он не верил… Увидев положенное перед ним новенькое удостоверение, сказал:
— Я не буду работать в милиции.
— А куда же пойдешь?
— Не знаю.
И ушел, чтобы больше туда не возвращаться.
Верно говорила жадная до любви и денег молодая цыганка. Но вот что будет дальше, после болезни, не сказала…
И сейчас, приближаясь к своему трехэтажному дому, построенному каким-то царским сановником в начале века, Сергей отгонял докучливые мысли о будущем…
Теперь он боялся перемен, ему было уютно в уединении.
Навстречу шел широкоплечий сутулый академик Николай Николаевич Климов, его сосед. Шел неторопливо, как в замедленной съемке, чуть откинув назад голову с огромной гривой седых волос. На скуластом, монгольского типа лице было все выразительно крупно: большие темные глаза под густыми бровями, прикрытые массивными очками, широкий нос и мягкие толстые губы. Что-то роковое и властное проглядывало в его вальяжной фигуре.
Они всегда вежливо раскланивались при встрече, не смягчая свои суховато-любезные отношения излишними вопросами о здоровье, о погоде, будто по нелепой случайности и ненадолго судьба свела их в соседи.
Если бы интуиция подсказала Сергею, что именно этот человек по какому-то необъяснимому предопределению разрушит обретенный им еще зыбкий мир, он без колебаний свернул бы в сторону.
На этот раз после официального поклона Николай Николаевич вдруг сказал доверительно-добрым баском:
— Сколько лет мы, соседушка, живем рядом, и ни разу не побаловали себя дружеской беседой… Может, присядем, покурим? — кивнул он на садовую скамейку, прислонившуюся к стене дома.
После того, как сигареты уставились друг на дружку рдеющими головками из-под шапочек легкого пепла, Николай Николаевич неожиданно заметил:
— А вы сильно изменились…
— Я?
— Да-да, вы. Не удивляйтесь… Я помню вас в форме старшего лейтенанта милиции. Тогда вы были энергичнее и веселее… А потом куда-то пропали… Долго вас не было…
— Двести девяносто четыре дня, — плохо скрывая свою неприязнь к этой теме, уточнил Сергей. — Двести девяносто четыре дня я провел в тюрьме…
— В тюрьме! — воскликнул Николай Николаевич. Он втянул голову в плечи, нахохлился, огорченно развел руками. — Простите меня, я же не знал, честное слово, не знал… Вот беда, даже сами боги не могут сделать бывшее небывшим…
Они
— Отбился от стада, но еще не стал человеком.
— От стада отбиваться нельзя, — благодарно взглянув на него, повеселел Климов, — погибнете в одиночестве. Конечно, наше общество стало диктовать слишком жесткие условия личности. Но мы вынуждены подчиняться, так как они гарантируют социальную гармонию и мир.
— Может, вы не ту профессию избрали?
— Вроде бы ту…
Николай Николаевич искоса, с добрым лукавством, глянул на Сергея и, засмеявшись, досадливо ударил широкой ладонью по колену.
— Ну что мне делать?! Так и лезут из меня вопросы!..
Добрый, умный старик с поразительной точностью улавливал скрытое недовольство в ответах Сергея. И раскаивался он в своем старческом любопытстве по-детски искренне.
— Да нет, ваши вопросы не обижают, — миролюбиво ответил Сергей. — Противно бывает, когда тебя с мнимым сочувствием терзают: «Как же ты сейчас живешь, бедняга? Не нужно ли чем помочь?» Ведь знают же, что ничего не попрошу, иначе не проявляли бы «внимания»… А милиционером я стал из-за отца. Он в МУРе работал. Был охотником по характеру… Искал, ловил, преследовал, разоблачал… Если бы не профессия сыщика, отец стал бы егерем, геологом, журналистом… Я помню, когда за ним приезжала машина, он вскакивал с кровати, быстро одевался, ел и, возбужденный, убегал… Мне почему-то он всегда напоминал доброго пса, который, увидев за окошком кошку, должен был — не мог иначе — бросаться за ней в погоню… Простите за неудачное сравнение…
— Почему же, — сказал Николай Николаевич. — Добрый пес — хороший образ.
Сергей, слегка волнуясь, продолжил:
— Прихожу я вечером домой и вижу за столом согнутую дугой спину Никиты Коробова, друга отца. Перед ним пустая бутылка из-под водки и стакан. И мама, как неживая, на кушетке, лицом в подушку. Сразу все понял — как огнем опалило… Никита долго рассказывал, как все произошло, виня себя, что не уберег друга… Я только помню три слова: «шилом в сердце» — и все!.. Поэтому я и поступил на юридический факультет…
— Да, жизнь… И у меня тут недавно одна оказия произошла… — Николай Николаевич несколько секунд молча смотрел в сторону, как бы решая, говорить ему об этом или нет. — В прошлую пятницу был мой юбилей. Шестьдесят лет отмечали…
— Шестьдесят? — переспросил Сергей.
— Много? Или мало? Эх, имеет ли это значение в мои закатные дни? Я настолько стар, что мне уже не стареть, стареют молодые… Так вот. Как принято, я пригласил друзей домой. Пошумели, повеселились. Выпил я тогда многовато, и потянуло меня, старика, на откровенность… Зашли мы сюда, в кабинет. Пятеро нас было… — Николай Николаевич помолчал, сосредоточенно рассматривая погасшую сигарету. — У меня под письменным столом сундучок стоял старинный… По случаю мне достался. На нем что-то было написано. Но время стерло слова, отчетливо проступает только одно — «Графъ». От прадеда моего остался… Я не сдержался, сказал тогда в пылу признательности, что все рукописи свои храню в этом сундучке… И опубликованные, и которые ждут своего часа. Расхвастался я… В общем, украли потом этот сундучок…