Граф в законе (сборник)
Шрифт:
Потапов: Не надо волноваться.
Чугуев: Я совершенно спокоен. Продолжайте допрос…
Потапыч выключил магнитофон и с интересом глянул на Сергея.
— Ну, как?
— Высокое напряжение, — задумчиво произнес Сергей. — Может, его дерзость всего лишь защитная реакция.
— Я тоже так думаю, — отозвался Потапыч. — Но другое меня заинтересовало: не простая она, не простая эта Глафира Николаевна… Беда только, фактов у нас нет никаких… пока… Послушайте еще немножко. Здесь тоже о Глафире Николаевне…
Потапов: Вы
Чугуев: Знаю. Мне Глафира Николаевна сказала.
Потапов: Когда?
Чугуев: Точно не помню.
Потапов: Она собиралась его навестить?
Чугуев: Да.
Потапов: У нее был домашний адрес племянника?
Чугуев: Был, она узнала его в справочном бюро.
Потапов: И ездила к нему?
Чугуев: Этого я не знаю.
Снова выключен магнитофон. Снова загадочная улыбка на лице Потапыча.
— Зачем она узнавала адрес племянника, если не собиралась туда ехать?
— Ты уверен, что она не ездила?
— Не ездила.
— Может быть, она не для себя искала этот адрес? — предположила девушка.
— Интересный вопрос. Запомним, — ответил Потапыч. — Теперь слушайте дальше…
Потапов: Как вы относились к профессору Стельмаху?
Чугуев: С огромной завистью. Таким из-за своей трусости я никогда не стану.
Потапов: У него были враги?
Чугуев: Все руководство института — это раз. Все ординарные ученые — это два. Все подхалимы — три. В итоге — тьма.
Потапов: Ну а самые непримиримые?
Чугуев: Вам фамилии нужны? Пожалуйста — Коврунов. Между прочим, его не любил и Николай Николаевич. В этом я с ним был солидарен. Даже наглая дерзость должна быть в разумных пределах. Стельмах этих пределов не знал.
Потапов: Вы знаете, что Стельмах был отравлен?
Чугуев: Да. От Глафиры Николаевны.
(«Все знает эта Глафира Николаевна!» — раздраженно прошептал Потапыч. Сергей: «Что тут необычного? Ей Коврунов сказал».)
Потапов: Кто мог, по-вашему, это сделать?
Чугуев: Вот уж здесь заявляю официально: мерзавцы, рвачи, доносчики, развратники, карьеристы — все есть в нашем институте, а убийц — нет! Поймите вы, работники милиции, это не наша специальность, мы занимаемся святой наукой — математикой. Мы свои руки не то что кровью — чернилами запачкаем, тут же бежим к водопроводному крану, чтобы отмыть.
Потапыч остановил магнитофонную запись, начал прокручивать пленку.
— Ругань пошла, — сказал он сердито. — Коврунова назвал тупоголовым карьеристом, Алябина — высокомерным Нарциссом… Больше всех мне досталось… В общем, раздал братьям по лаптям… Здесь должно быть о машине.
Чугуев: Да, есть… серая…
Потапов: Часто вы на ней ездите?
Чугуев: Последние два года она стоит в гараже… Рессоры сменить надо… Все некогда…
Потапов: Номерные знаки с машины не снимали?
Чугуев: С какой стати?
Потапов: За городом видели серую «Волгу» с вашим номером.
Чугуев: Ошиблись ваши работники. На моей далеко не уедешь. Рессора висит, землю пашет…
Потапов: Есть еще у кого-нибудь ключи от вашего гаража?
Чугуев: Только у меня.
Потапов: Где они находятся?
Чугуев: Дома.
Потапыч выключил магнитофон, сказал устало:
— Все. Дальше пустые словопрения… То, что сказал Чугуев, надо перепроверять. Ведь кто-то открыл его гараж… Кто-то заправил машину водой, бензином… А потом, возможно, увидев, что она неисправна, снял номерные знаки и теперь пользуется ими…
— Подожди, Потапыч, — с необычной для себя властностью произнес Сергей. — Мы с тобой… — он повернулся к девушке, добавил, поумерив решительность, — и с тобой тоже суматошно, зигзагами бегаем от факта к факту… И все в кругу знакомых. А если здесь действовал другой, неизвестный нам человек?.. Вспомни хотя бы историю со сброшенным на меня камнем. Тут есть неясности. Первая. Журналы унес не тот, кто бросил камень, — до прихода Потапыча из дома никого не выпускали, — а тот, кто был во дворе. Глафира Николаевна, по моим данным, из квартиры не выходила. Получается, у подъезда был третий, кто и подобрал журналы… Вторая. Куда удрал другой, который бросил камень?.. Ты Потапыч, трижды обошел квартиры… Всех теперь в лицо и по именам знаешь. А в квартиру Климовых заходил?
— Конечно… По телефону звонил, возле тебя был, на кухне…
— В другие комнаты заглядывал?
Потапыч громко застонал, потом чуть-чуть не выругался, но успел зажать ладонью рот.
— Нет! И в голову не пришло! Бог ты мой, он мог там отсидеться до конца тревоги… Отчаянный парень!
— Я бы сказал: умный и хладнокровный. Представляешь, как все психологически тонко продумано: кто будет обыскивать квартиру, куда принесли раненого?..
Девушка восхищенно глянула на Сергея.
— Значит, все-таки Чугуев?
— Не знаю, — улыбнулся Сергей. — Надо еще определить, какой из Чугуевых? Которого мы с тобой видели в машине или которого допрашивал Потапыч?
— Да-а! — громко и весомо, как бы собираясь подвести итоги, произнес Потапыч. — Наглец этот господин Некто. Большой наглец… И скользкий, как налим… Ну ладно! — Последняя фраза прозвучала угрожающе. Глаза Потапыча сузились в щелочки, на скулах заходили желваки. — Я вот что думаю… — Он вертел в широких ладонях чашку, точно хотел скрутить ее в тонкую трубочку.
Было заметно, что Потапыч сдерживает нарастающую ярость, от этого и речь его была обрывиста и зла.
— Еще чаю, майор? — девушка осторожно извлекла из могучих объятий хрупкую чашечку.
— Нет, спасибо. Мне надо идти. — Он поднялся, — Завтра, Сергей, тебе будут представлены все данные о Глафире…
— А я тебе доложу о Климове-сыне. Это самая загадочная фигура в нашем деле. Он знает гораздо больше, чем рассказал… Завтра еду к нему…
— Договорились, — сказал Потапыч.
Был тот таинственный синий час, когда день еще не перешел в ночь, а ночь уже висела над городом. Они ужинали вдвоем на кухне, обменивались редкими, короткими фразами («какая красивая ложечка…», «вкусно…», «соль возле тебя», «еще положить?», «не надо, я сама…»), старались не смотреть друг на друга. Уже что-то произошло между ними, и это «что-то» отделяло их, вызывая смущение, робость… Это было то чувственно-прекрасное начало, когда за неловкостью и скованностью уже таится волнующее, почти пророческое предчувствие.