Графоман
Шрифт:
Но мы несколько отвлеклись от темы, в гении мы не метим, мы с Вами просто строим небольшой, совсем маленький мирок придуманного нами городка, что из этого получится - посмотрим, ибо не всегда начиная дело мы знаем точно, чем все это закончится. Есть такое эффектное выражение: "Кусок жизни, брошенный на бумагу", ну, до бумаги, думаю, дело не дойдет, максимум, на что может рассчитывать сочинитель этой истории, так это на экран компьютера. Так вот, к нашему сочинению это выражение никакого отношения не имеет, все, что Вы прочтете, если у Вас хватит терпения дочитать до конца, является не более, чем вымыслом сочинителя. А теперь вернемся лет на сто назад.
Известный русский писатель, Федор Иванович Скамейкин, в 1908 году посетил небольшой приморский городок Понтополь, где написал целую серию рассказов
– Что? Белугу? В Черном море?
Да-да, именно белугу, это сейчас, современные рыболовные сейнеры героически ловят кильку, а тогда, лет сто назад, рыбаки ловили белугу, об этом и Куприн писал, он, вероятно, был знаком с Федором Скамейкиным, но нам о их встречах ничего не известно. Известно только то, что Федор Скамейкин, находясь в Понтополе, проживал в небольшой уютной гостинице в самом центре города. Здесь, в центре, недалеко от этой гостиницы, что сохранилась с тех времен, есть обыкновенная канава, не засыпанная гравием и не тронутая асфальтом. А дело все в том, что с канавой этой связана одна передающаяся из поколения в поколение легенда.
Говорят, что гениальный писатель прошлого века, Федор Иванович Скамейкин, имел неудержимое пристрастие к спиртным напиткам, граничащее с алкоголизмом, и порой напивался до такой степени, что не всегда мог добраться до места своего проживания и засыпал прямо на улице, где придется. Так вот, легенда гласит, что ночь с 12 на 13 августа 1908 года, не добравшись до гостиницы после крепкой попойки, великий русский писатель Федор Скамейкин провел именно в этой канаве. Любители истории города и почитатели таланта великого писателя канаву эту тщательно оберегали, но вот грянула беда. Городские власти, утвердив новый проект по благоустройству города, решили засыпать канаву гравием и заасфальтировать.
Разумеется, любители истории тут же обратились в городской совет к известному меценату, народному депутату Мефодию Кирилову с требованием противостоять реализации этого чудовищного проекта. Мефодий Кирилов был поставлен в довольно непростое положение, с одной стороны, он сам был инициатором этого проекта, а с другой - никак не мог допустить, чтобы его имидж мецената и покровителя литературы скатился в эту самую канаву и был залит асфальтом. И тогда он придумал гениальный ход, он предложил канаву эту выложить особой керамической плиткой, а над ней установить памятный знак, говорящей жителям города и туристам о том, что именно в этой канаве, в ночь с 12 на 13 августа 1908 года спал великий русский писатель, Федор Иванович Скамейкин. Мефодию Кирилову удалось убедить городскую комиссию по благоустройству, что подобный памятный знак неизменно будет способствовать наплыву туристов со всего мира, люди сломя голову помчатся в Понтополь, о существовании которого они никогда прежде не слыхали, только для того, чтобы хоть краешком глаза взглянуть на ту самую канаву, в которой спал знаменитый русский писатель.
Мнения литераторов города разделились, одни бурными восторгами приветствовали данный проект, иные яростно ему сопротивлялись, считая, что подобный памятный знак позорит имя великого писателя и никак не может быть реализован, а прочие, и их было большинство, к проекту этому отнеслись совершенно безразлично.
Василий Петрович Гаврилов, проживая в сельской местности, вдалеке от городской суеты, регулярно следил за событиями в мире и в родном городе по интернету, просматривая сайт новостей города Понтополя, он неожиданно наткнулся на сообщение об установке памятного знака на месте известной канавы. Надо сказать, что Василий Петрович был искренним поклонником таланта великого русского писателя Федора Скамейкина и считал, что подобный способ увековечить имя писателя приведет к обратному эффекту, к дискредитации, возведя его болезненную страсть к алкоголю в ранг поклонения. Тем более, что достоверно известно не было, имела ли эта история место в действительности, либо являлась выдумкой падких на сенсации журналистов. В пользу того, что история эта была выдумкой, говорило и предположение некоторых исследователей, утверждавших, - гостиницы в 1908 году на этом месте не было, а построили ее уже в 1921 году на месте разрушенного в ходе гражданской войны торгового дома купца
Василий Петрович, попросив соседа Колю присмотреть за домом в его отсутствие, собрался и уехал в Понтополь, чтобы принять активное участие в противодействии установке этого так называемого памятного знака. Однако, проблема была в том, что остановится в городе ему было негде, поскольку квартиру свою он продал, а друзей, у которых он мог бы пожить несколько дней, у Василия Петровича не было. И тогда он решил разыскать Ромашкина, к сожалению, расставаясь после случайной встречи и выпивки в кабаке, ни телефонами, ни адресами они так и не обменялись, хотя усиленно приглашали друг друга в гости. Василий Петрович решил, что разыскать хозяина, директора и режиссера театра будет совсем не сложно, ведь в небольшом провинциальном городке театров этих было всего два: кукольный и драматический, а третьим мог быть только частный театр Вальдемара Ромашкина.
Первым делом он обратился в Союз театральных деятелей города, находящийся на птичьих правах в здании католической церкви. Тут нужно заметить, что до развала Советского Союза, когда в обществе господствовала идеология атеизма, в здании католической церкви располагался городской кукольный театр и Союз театральных деятелей. Затем, когда социализм рухнул, и власти вспомнили о религии, стали усиленно восстанавливать церкви, церквушку эту вернули прихожанам, театр выселили, а СТД остался в одной маленькой комнатушке, поскольку переселить его было просто некуда. Но в СТД о частном театре Вальдемара Ромашкина никто ничего не знал, затем, при более тщательном изучении документов оказалось, что частный театр под названием "Ромашка" все же был зарегистрирован, но через три месяца существование свое прекратил, а о судьбе его бывшего владельца сотрудникам СТД ничего известно не было.
Василий Петрович отыскал Ромашкина в драматическом театре, что располагался в небольшом переулке Раевского, недалеко от центральной улицы, носившей ранее имя Ленина, а теперь переименованной в улицу Петропавловскую, как называлась она до революции по имени собора Петра и Павла, что находился на площади, в которую эта улица и упиралась. Ромашкин встретил Василия Петровича радостным восклицанием:
– О, Вася! Как я рад тебя видеть! Как рад!
– Привет, Вальдемар!
– Ой, да ладно! Какой там Вальдемар? Оставь эти понты, Вася, Володя, просто Володя. Ну, как ты?
– Да, нормально, а у тебя как, что с театром произошло?
– Что произошло? Нет больше театра, деньги кончились, вот и театр сдох, не получилось заработать, что ж, видно не судьба.
Несмотря на крах театра, ценой которого была отличная квартира в новом районе, Володя Ромашкин был полон оптимизма, и, похоже, нисколько не сожалел о том, что напрасно потерял жилплощадь. Вообще-то Ромашкин был неисправимым оптимистом еще со школы, жизнь Володи, которая сложилась непросто и не раз била по голове, похоже, ничему его не учила. Он вновь был готов бросаться в авантюры, рискуя потерять все, но к счастью для него, никаких возможностей для новых авантюр судьба ему не предоставляла, поскольку судьбой этой была его новая жена Люба, женщина рассудительная, и вполне рациональная, не в пример своему нынешнему мужу.
– Ну, а ты как, - спросил он Василия Петровича, - роман свой опубликовал?
– Пока нет, - смущенно ответил Василий Петрович, - но, думаю, опубликую, квартиру-то я, по твоему примеру, продал, дом в деревне купил. Вот.
– Э...э...э, старик, это ты зря, зря меня, дурака, послушал, зря, ты ведь к деревенской жизни не привык, не думай, что все так просто.
– Да, привыкну, - ответил он, - как говорил мой первый шеф в НИИ, человек и к каторге привыкает.
– Вот именно, к каторге, - вздохнул Володя, - ну какой из тебя крестьянин? Ты же в жизни своей ничего тяжелее авторучки и рюмки не поднимал, а тут землю пахать, не твое это Вася, не твое. У моей второй жены была дача, она меня там работать заставляла, Вася, это был кошмар, я, вот этими ручками, - Ромашкин продемонстрировал свои руки, повертев ими перед носом Василия Петровича, - представляешь, землю копал, а потом на спектакль, я тогда в кукольном был, я ведь кукольник по первому образованию, "Щука", это потом, и вот этими руками, которые после дачи не гнутся, болят, я куклами управляю. Жуть!