Графские развалины
Шрифт:
План действий был незамысловат, что и говорить.
Но то оказался последний план, составленный Алексом самостоятельно.
И даже его он воплотить не успел…
Голос продолжал долбиться не то в уши, не то прямо в мозг. Отдельные слова – по-прежнему непонятные – звучали уже достаточно отчетливо.
А поутру, как поется в песне, они проснулись.
Вернее, проснулся Кравцов. От запиликавшего за стенкой – в бригадирской – мобильника. Он быстро и бесшумно, чтобы не разбудить Аду, устремился туда.
Звонил Пашка. За окном рассветало.
– Слушай,
– Не важно, – отрезал Козырь. – Приходи. Срочно.
– Что случилось? – мигом стряхнул остатки сна Кравцов.
– Приходи. Увидишь.
В трубке запиликал отбой.
Разбудить Аделину? Ладно, пусть поспит. Телефон у нее с собой, если что – можно позвонить…
Кравцов написал коротенькую записку, оставил на видном месте и стал торопливо – но по-прежнему бесшумно – одеваться. Уходя, дверь не запер – изнутри без ключа ее было не открыть.
…Паша поджидал его поодаль от дома – у самого поворота с дороги на Козыревский прогон (неофициально эти мини-улочки носили в Спасовке имена, а чаще прозвища владельцев расположенных на них домов). Рядом с Козырем переминался с ноги на ногу охранник – тот самый, с лицом студента-борца.
– Все в порядке? Наташа? Дети? – спросил Кравцов первым делом.
– В порядке… Пойдем.
Повел его Паша не к дому – на участок. Студент-тяжеловес потопал сзади.
Участок Ермаковых резко отличался от соседских. После того как родители переехали в Гатчину, Козырь решительно ликвидировал все грядки с капустой-морковкой, парнички и прочие компостные кучи. Плодовые деревья и ягодные кусты, правда, уцелели, и в дополнение к ним появился перед домом небольшой альпинарий. Большую же часть бывшего огорода ныне занимала обширная не то лужайка, не то газон, – с парой затейливо выгнутых мощеных дорожек и небольшим декоративным водоемом.
Именно на эту лужайку-газон и показывал Пашка:
– Смотри! Во-он там, у ограды, начинается…
Это был след. Из мягкой черной земли лужайки едва пробивались – не совсем по сезону – зеленые ростки травы. И цепочка смазанных отпечатков получилась вполне отчетливая. Неведомый гость шел не по прямой траектории, но и извилистые дорожки проигнорировал. Ближе к дому, где мягкая земля заканчивалась и начинался обычный здешний суглинок, след обрывался.
Увиденное Кравцова не шокировало.
– Ну и что? – сказал он. – Полюбопытствовал кто-то из соседей, как ведет хозяйство бизнесмен Ермаков. Наверняка за тобой тут многие наблюдают исподтишка, и весьма пристрастно…
– По ночам?
– Этому следу вполне может быть дня три-четыре – с последнего дождя. Ты давно сюда в последний раз заглядывал? А заглянув – мог и не заметить.
– В том-то и дело, что заглядывали мы сюда вместе с Наташкой вчера вечером, буквально перед твоим приходом. У меня тут никак газон путевый не получался – все бурьян лез, лопухи… Пришлось какую-то специальную травку выписывать, канадскую, якобы растет густо, плотно, не вытаптывается
Это меняло дело.
– Думаешь – он? – спросил Кравцов вполголоса, чтобы не услышал держащийся в нескольких шагах телохранитель.
– Думаю, да… – так же тихо сказал Козырь. – Посмотри, где через ограду перелез – и от фонаря далеко, и из соседских окон не видно. И к дому шел не прямо, а зигзагом, от укрытия к укрытию…
Только что взошедшее солнце заливало сад, и цепочка следов не казалась чем-то загадочным или страшным.
Кравцова, спавшего сегодня мало, взбодрила пешая прогулка на рассвете. Странность произошедшего он заметил сразу. И тут же решил ее прояснить:
– Паша, ты ведь мне позвонил, когда лишь светало… Не понимаю: ты что, едва забрезжило, вышел сюда для утренней проверки газона?
– Именно так, – согласился Козырь. – Потому что…
Он объяснил: встал сегодня рано, наметил кое-какие дела в городе, хотел пораньше выехать и пораньше вернуться. Пока закипал кофе, решил расставить по местам альбомы с фотографиями – вчера, восстанавливая порядок после застолья с Кравцовым, положил их стопкой у шкафа. Одного альбома в стопке не оказалось. Был – и не стало. Лежал в стороне, на подоконнике. Причем раскрытый… В доме кто-то побывал.
– Ты не ошибся? У вас ведь этих альбомов…
– Тот приметный, единственный, – старый, в кожаной обложке с тиснением. Девяносто первый и девяносто второй годы. Ну когда мы с Наташкой уже… А заканчивается нашей свадьбой. Хорошо помню – лежал он в стопке, внизу.
– Может, Наташа…
– Я лег последним. Спим мы вместе. Ночью она не вставала.
Кравцова неприятно резанули последние слова Пашки. Хотя спать вместе женатым людям вполне естественно… Про детей и охранников он не стал и спрашивать – и те и другие могли, конечно, не пойми зачем заняться глубокой ночью изучением фотографий, а потом не признаться в этом, – но как тогда объяснить следы в саду? То есть сам-то Кравцов отнюдь не уверовал в воскресшего маньяка, охотящегося на Пашку с холодным оружием, и мог бы придумать массу объяснений и следам, и оказавшемуся не на месте альбому, и даже убитой собаке… Но Козырь зациклился на своей навязчивой идее – и слушать эти объяснения не станет. У него уже есть готовый ответ, и все сомнения он толкует в его пользу. Кравцов и не собирался разубеждать Пашу. Вдруг действительно… Лучше перебдеть…
– Что думаешь делать? – спросил Кравцов, решив условно принять Пашин постулат. И кивнул на «студента», который стоял поодаль, подставив лицо солнышку и положив руку на кобуру. – На твоих орлов, как я понимаю, надежды мало? Проспали, небось?
– Не похоже… Я встал, на вид все в порядке: служба идет, парень на посту, носом не клюет, сменились вовремя, ничего подозрительного не видели, не слышали… А что думаю делать…
Козырь помолчал – похоже, окончательно обдумывая какое-то решение. И сказал: