Графские развалины
Шрифт:
– Привезу из города одного человека. Профессионала. Профессионального охотника на людей. Влетит оно, конечно, в копеечку, он и так-то берет за свои услуги безбожно, а если еще придется срочно бросать какой заказ… Но дело того стоит. Пора кончать с этим ночным ниндзей.
– Надеюсь, «охотник» – это не киллер мафии?
– Скорее наоборот. Ничего о бывшей своей службе не говорит, но по некоторым обмолвкам можно догадаться – служил в подразделении, занимавшемся очень опасными людьми. Такими, кого предпочитают уничтожать при первой возможности, не возясь с
Как выяснилось позже, Пашка-Козырь преувеличивал превосходство огнестрельного оружия над холодным. Очень сильно преувеличивал.
Обратно в «Графскую Славянку» Кравцов возвращался на «Антилопе-Гну» – Паша, как и обещал, привез доверенность.
Машина – с водительского места – понравилась еще больше. Привыкая к управлению, он проехал до дальнего конца Спасовки, развернулся… Обычного чувства неловкости, которое испытываешь за рулем незнакомой машины, не возникало. На обратном пути Кравцов не удержался – притопил, благо утреннее шоссе было совершенно пустынным, и…
И резко нажал на тормоз.
Все повторилось, как в прошлый раз. Озеро-провал из-за какой-то неровности виднелось лишь с этой стороны дороги. Но теперь выглядело по-другому.
ОГРАДА ИСЧЕЗЛА.
Исчезла снесенная чудовищными щупальцами в его сне-кошмаре ржавая сетка, исчезла колючая проволока, исчезли запрещающие плакаты.
Кравцов свернул с шоссе, подъехал поближе. Фу-у-у… Несколько пролетов все же стояли, но были новыми, большими по высоте и не из проржавевшей сетки – из достаточно толстых прутьев. Поблизости застыл неподвижно автокран «Ивановец» и несколько штабелей аналогичных новых пролетов. Ограду просто меняли. Ржавых остатков прежней поблизости не виднелось.
Кравцову хотелось бы услышать, что происходит замена оттого, что старая ограда пришла в совершенную негодность. А вовсе не потому, что ее одной прекрасной ночью развалили и буквально разодрали на части несознательные граждане…
Но услышать это было не от кого. Рабочие отсутствовали, и ожидать их появления сегодня не стоило – мало того что воскресенье, так еще и последний – кульминационный – день затянувшегося юбилея города.
Тот, кто сидит в пруду – II
– Я сошел с ума, – констатировал Леша Виноградов совершенно очевидный ему факт. Прозвучало это почти даже радостно.
Он сидел дома (то есть в квартире Елизаветы Васильевны), за столом, украшенным довольно затейливым натюрмортом: литровая бутылка водки, на треть уже пустая, литровый же пакет томатного сока, два стакана, куча книг и журналов – от толстенных томов Брема до запыленных, вытащенных из дальних недр кладовки номеров «Юного натуралиста».
Брем был открыт на странице, изображающей щупальце гигантского кальмара – толстое, со множеством присосок, снабженных мелкими крючками.
Леша опрокинул еще стаканчик, запил и со вкусом повторил:
– Я болен, я сошел с ума. Сбрендил, свихнулся, тронулся крышей.
Мысль успокаивала.
Если ты болен – значит можешь вылечиться. Вылечиться и без всякого страха подходить к колодцам, или к наполненным мыльной водой ванным, или к прудам-воронкам – подходить, не опасаясь, что оттуда высунется не то червяк-переросток, не то чье-то щупальце, обовьет тебя и утащит к себе в глубину…
Он выпил еще, благостно улыбнулся и никак не отреагировал на звук отпираемого замка входной двери.
– Ты сошел с ума, Виноградов! – Ирина, оставив сумку в прихожей, стояла на пороге кухни. В минуты раздражения она называла мужа исключительно по фамилии.
– Ага, я сошел с ума, – покладисто согласился Леша, не делая никаких попыток оспорить самоочевидный факт.
– Вот и отлучись на два дня… Пить водку в такую жару, и без закуски, и в полном одиночестве… Да ты алкоголик, Виноградов! Тебе лечиться надо!
– Ага, мне надо лечиться, – опять не стал спорить Леша, сам только что пришедший к аналогичному выводу.
Добротный семейный скандал никак не желал разгораться. Ирина достаточно хорошо знала мужа, чтобы ясно представить, что произойдет дальше: будет так вот сидеть, глупо улыбаться и соглашаться со всеми обвинениями и попреками. А то еще и уснет на середине фразы – замолчит на полуслове, прислонится к стенке и самым преспокойным образом захрапит.
– Мы с тобой завтра поговорим, Виноградов! – зловеще пообещала она и вышла, хлопнув дверью кухни – тещина посуда в тещином буфете противно задребезжала.
– Поговорим, – сказал в пустоту Леша и опять потянулся к бутылке.
Нет ничего и никогда не было – ни пруда, ни его хищного обитателя – эта заполненная водой и тиной яма ему привиделась, а на участке там ровное и гладкое место… И исчезнувший в глубине Бобик тоже никогда не существовал в действительности – просто Леша разговаривал сам с собой, а воображение нарисовало помахивающего хвостом маленького слушателя…
Вполне может быть, что все вокруг тоже плод больной психики: и это наследство, и эта опостылевшая квартира, и Ирка, якобы сидящая в дальней комнате. А на самом деле он лежит сейчас…
Где он сейчас лежит, Леша Виноградов придумать не успел – уснул, опустив голову на «Жизнь животных» Брема.
– Вы, Алексей Николаевич, не совсем ясно представляете суть психотерапии. Я никак не могу дать вам таблетку, которая в одночасье снимет все ваши проблемы. Я не психиатр, я психоаналитик, Это они – психохирурги, даже психомясники – колют пациентам убойные снадобья, терзают электрошоком и упаковывают в смирительные рубашки. Психоанализ – долгая и кропотливая работа с человеком, у которого в мозгу никаких патологий нет. Который может и должен сам решить свои проблемы – с моей профессиональной помощью. Корни проблем часто лежат глубоко – в далеком прошлом, в почти забытых отношениях с родителями, и самостоятельно разобраться…