Грань бездны

Глушков Роман Анатольевич

Пожертвовав балахоном, чтобы укрыть хранителя Чистого Пламени, самому Убби пришлось оголить свой приметный череп, по которому кабальеро также могли высмотреть северянина в толпе. И хотя он почти сразу же нахлобучил на голову оброненную кем-то в суматохе шляпу, нам все равно не повезло прошмыгнуть незамеченными мимо врагов. Оттесненные и припертые живой лавиной к зданиям, всадники на рапидо, однако, упорно не покидали свои посты. Оцепление изобиловало прорехами, но за каждой из них гвардейцы вели пристальное наблюдение.

Возникшие тут и там толчеи мешали людскому потоку беспрепятственно схлынуть на прилегающие к площади улицы. Давки быстро перерастали

в заторы, а они почти всегда приводили к потасовкам. Такая же разразилась и на нашем пути. Не желая встревать в нее, мы были вынуждены сначала замедлить шаг, а потом и вовсе остановиться.

Драка впереди нас напоминала масло в маслобойке: чем дольше дерущиеся мутузили друг друга, тем больше разбухал этот комок орущих и размахивающих руками паникеров. Примерно два десятка нетопырей все еще носилось над ними, но на них, кажется, уже никто не обращал внимания.

Тут-то и приметили нас следящие за этой улочкой гвардейцы. Они палец о палец не ударили, чтобы разогнать дебоширов, но без раздумий направили в толпу коней, когда заподозрили, что в ней скрываемся мы. Нельзя доподлинно сказать, что нас выдало: плохо замаскированная внешность северянина или ноша, которую мы несли. По мне, так наша компания ничем не отличалась от сотен других, покидающих в эту минуту площадь. Многие тащили на себе пострадавших в давке родственников, друзей и просто сограждан. Разве только ни у кого из них не торчал из-под одежды светящийся хвост. Сколько ни прикрывал я полой балахона эту компрометирующую нас улику, она все равно то и дело выбивалась наружу.

Отступать, чтобы попытаться удрать по другой улице, было поздно. На площади почти не осталось уцелевших зевак, и ее уже заполонили жандармы, приступившие к эвакуации раненых. Последних оказалось много, и для доставки их в госпиталь трех медицинских карет, что дежурили здесь с начала церемонии, было явно недостаточно. У блюстителей порядка хватало сейчас работы, но вряд ли они проморгали бы нашу компанию, сплошь состоящую из звезд только что отгремевшего здесь представления.

– Проклятье! – выругался Убби, заметив проталкивающихся в нашу сторону пятерых кабальеро. Вокруг было полным-полно народу, но мы не усомнились в том, что всадники движутся к нам. – Если эти песьи дети поймут, что мы – это мы, они половину народа здесь порубят и потопчут, лишь бы до нас добраться! Не то чтобы я жалел этих городских придурков, но среди них – мои братья, за которых я скорее умру, чем подставлю их под удар… А ну, чудотворцы, давайте-ка за мной и не отставайте! Эх, зарекался я не бить больше сегодня морды! Но что ж поделать, раз иначе никак!

И, энергично работая локтями, двинул в самую гущу идущего перед нами побоища. У нас не оставалось выхода, как последовать за северянином и надеяться на то, что он проложит путь через это скопище озверелых безумцев…

У сцепившихся посреди улицы дебоширов не было оружия – по крайней мере, почти все они воевали голыми руками, – но это не прибавляло мне оптимизма. Можно было бы счесть наше новое приключение познавательным, ведь мне сроду не доводилось попадать в подобное общество человекообразного зверья. Вытаращенные глаза, брызжущая изо ртов пена, разбитые в кровь лица, выдранные клочья волос, а также дикий рев, визг, хрипы и треск рвущейся одежды… Какая, оказывается, тонкая грань пролегает между добропорядочными гражданами и теми же нетопырями, от которых эти дебоширы отличались лишь размерами и анатомией, но не кровожадными повадками.

А впрочем, шло бы оно куда подальше, такое

естествоведение! Кабы не безвыходное положение, черта с два я взялся бы когда-нибудь расширять свои знания о людях таким извращенным способом.

Дабы хоть немного уравнять свои и наши шансы выжить, Убби в последний момент передал мне иностальной штырь, сопроводив подарок коротким инструктажем:

– Не размахивай им, а просто тычь ублюдкам в зубы или глаза и сразу отскакивай. Главное, все время держитесь у меня за спиной и почаще смотрите под ноги. Отстанете или упадете – вам конец!

Подбодрил, одним словом. А затем бросил последний взгляд на пробиравшихся через толпу кабальеро и, утробно зарычав, врезался в гущу потасовки…

Следующие несколько минут слились для меня в мешанину из перекошенных лиц, мелькания кулаков и нескончаемой, как тогда казалось, череды вспышек боли во всем теле. Света, что испускали вьющиеся над нами нетопыри, было достаточно, чтобы видеть весь этот дьявольский калейдоскоп, а также маячащую впереди широкую спину Убби. Благодаря ему мы не задерживались на одном месте, раз от разу вступая в короткие стычки с постоянно меняющимися противниками. Это не позволяло нам увязнуть в драке, а нашим врагам – как следует разозлиться на нас и пуститься в погоню. Не выпуская из рук Физза, которого мы с Сенатором по-прежнему несли вдвоем, я и Гуго сталкивались с врагами, обменивались с ними парой-тройкой быстрых ударов и расходились, не успев даже обложить друг друга бранью.

Предупреждение Сандаварга о том, чтобы мы посматривали под ноги, было самым важным из всех его предбоевых советов. И все потому, что идти нам большей частью приходилось не по брусчатке, а по оглушенным противникам северянина. Он оставлял их за собой вповалку чуть ли не на каждом шагу. Жаль, некогда было полюбоваться, как напористый крепыш-коротыш устилает себе путь вражескими телами. И ни один отведавший кулаков Убби забияка даже не попытался схватить меня или де Бодье за ногу. Что ни говори, а подобную работу наш краснокожий товарищ делал всегда с полной гарантией и самоотдачей.

Будучи не склонным к насилию, я травмировал противников лишь тогда, когда они хватали нас с Гуго за одежду и мешали поспевать за проводником. Глаз я вроде бы никому не выбил, но сломал штырем полдюжины предплечий, пару челюстей и вышиб десятка три зубов. Нам тоже крепко досталось, особенно менее проворному толстяку де Бодье. Ему расквасили нос, подбили оба глаза, надавали по ушам и столько раз врезали по корпусу, сколько Сенатор не претерпел ударов, наверное, за всю свою жизнь. Мне ушибли бедро и наотмашь съездили по голове тяжелой ременной пряжкой. Которая, хвала Авось, угодила в темечко плашмя, а не ребром. Поэтому я отделался лишь большой шишкой и рассечением, хотя мог бы легко заполучить и дырку в черепе. Меня также нещадно лупили по лицу, спине и плечам, но это были не те ушибы, на какие в такой буче стоило обращать внимание.

Завернутый в балахон Физз в драке не участвовал, но стойко терпел побои наравне со всеми нами. Правда, в отличие от нас, его это не шибко беспокоило. А те, кто желал причинить ему вред, сами с криками хватались за собственные отбитые кулаки и вывихнутые запястья. И поделом! Покрытое чешуйчатой броней тело ящера было прочнее гвардейской кирасы. Такое не всякий топор разрубит с одного удара, а дубасить варана-броненосца голыми руками – затея вовсе глупая и травмоопасная. Многие наши сегодняшние противники усвоили это, если, конечно, они успели понять, о чьи бока покалечили руки.