Грань креста (дилогия)
Шрифт:
Были такие и на той станции, где я волок службу в течение большей части своей убогой карьеры: бабка с идиотической лягушечьей рожей Дуремара, утверждавшая, что «весь организм болить»; другая, имевшая полный набор таблеток от своей полувымышленной хворобы, ежедневно требующая объяснить, как их правильно принимать; дед-астматик, желавший получать бронхолитики внутривенно при полном отсутствии одышки. И каждую смену раздавался тоскливый вой очередного неудачника, получившего вызов: «Ну почему, почему мы не имеем права послать их на…»
— Чем
— Ничем. Дура дурой. Вроде как радикулит у неё. Померяешь давление, уколешь тем, что под руку попадёт, и все дела. Зачем такой вызов взял?
— Да я и не брал. — В двух словах обрисовал ситуацию.
— Что ж, сам себе работы надыбал, сам и расхлёбывай, — зевнула мышка, — а я ещё присплю, раз есть возможность.
И полезла обратно в куртку. Логично. На «Скорой» есть и спать нужно, когда дают, а не когда хочется. А не то так и останешься не жрамши да не спамши.
— Что болит, родимая?
— Ой, милок, всё болить!
— Давно болит-то, бабка?
— Ой, давно, я и не упомню скольки.
— Ясно…
Я озадаченно искал в дряблом заду место, куда бы всадить иголку. Обнаружение оного представлялось делом почтенным и требующим трудозатрат, достойных лучшего применения. После длительного изучения мне примерещился участок помягче. Замах был могуч. Раздался громкий стук вколачиваемого в доску тупого гвоздя. Игла согнулась пополам. Я выждал приличествующую случаю паузу, спрятал в карман полный шприц, объявил:
— Вот и всё, отдыхай.
— Ай, спасибо, милок. Мне уже легче.
Облезлое домашнее животное обошло вокруг меня, с сомнением глядя на промокающий анальгином карман, роняя мне на брюки клоки линючей шерсти. Я ретировался со всей возможной скоростью.
Протирающая слипшиеся глазки измятая Люси встретила меня ехидным вопросом:
— Ото всех болезней вылечил?
— Безусловно. — Полный шприц полетел в кусты.
— Поздравляю. А нас тут ищут.
Рация и впрямь булькала, видимо вопрошая, где мы находимся. Ответил.
— Девятнадцатая, как вас туда занесло?
— С линейной шестьдесят три.
— Не очень поняли, но вызов пишите. Вызов срочный, клиент вооружён, агрессивен, адрес… Маршрут… Записали?
— Записали, выполняем.
Водитель в ужасе схватился за голову:
— Вы что же, психи?
— Ага. Буйные. Езжай давай.
— А Дженни?
— Спит себе и пусть спит. Меньше шума будет.
Бедолага включил передачу, проклиная свою горькую судьбу распоследними словами.
— А если ты думаешь, что ты для нас подарок, так мы тебя сейчас, как подарку положено, ленточкой перевяжем, — утешила пилота Люси, выкатывая из моей куртки свёрнутую в моток парашютную стропу. С тем и поехали.
Глава двадцатая
Облупившийся дом под ржавой крышей стоял на отшибе в зарослях могучих сорняков. Тощая домашняя птица мрачно восседала на оглобле разбитой телеги, отчаявшись обнаружить
Влетаю с размаха в горницу. У стены на полу сидит белая как полотно женщина, держа одной рукой другую — с отрубленным под корень большим пальцем, воет. Кровь, пузырясь, капает на шершавые доски. В угол жмётся напуганный до смерти мальчуган лет десяти.
За скоблёным столом, со стаканом в руке — здоровенный, голый по пояс бугай. Под рукой — длинный тяжёлый преострейший нож.
Подавляя неимоверным усилием воли дрожь в коленках и непроизвольный позыв к мочеиспусканию, направляюсь прямо к столу, надеясь, что со стороны кажусь достаточно уверенным в своих силах. Маленькие свинячьи глазки мужика остановились на мне. Ручища поставила стакан и потянулась к ножу. Подбрасываю на ходу ногой табуретку, ловлю за ножку.
Конечность детины меняет траекторию, перехватывает мебель за другой конец, легко вырывая её у меня из рук, отправляет в окно. Грохот бьющегося стекла и рушащегося дерева. И вновь движение к оружию.
Нет, не успел! Серый вихрь слетел с моего плеча, метнулся под страшную лапу, и нож зазвенел, ударившись о пол. Люси горделиво вернулась на своё место, довольная собой. Я несколько приободрился, нашариваю в кармане газовый баллончик, прикидывая свой следующий ход. Повеселели и полисмены, завозились, извлекая на свет длинные дубинки.
Бугаина сообразил, что расстановка сил меняется не в его пользу. Глазёнки его забегали по сторонам. Внезапно он вскочил, издавая звериный рёв, отпрыгнул от стола, сгрёб в охапку мальчонку и выхватил из кармана обыкновенную пластмассовую расчёску Затрещали, выламываясь, зубья, и в доли секунды из мирного предмета обихода сделался пилящий инструмент с острым иззубренным краем. Вжавшись спиной в угол, бандит, брызжа слюной, рычит, прижимая расчёску к горлу ребёнка:
— Ещё шаг, и я пацана кончаю!
Мы растерялись. Как не растеряться?! Блюстители порядка мнутся с ноги на ногу. Я подбираю с пола нож, тупо верчу в руках.
— Слышь, тебе чего вообще-то надо?
Детина щерится, обнажая гнилые корешки съеденных зубов.
— Денег. Водки. Машину.
Здесь тоже дурные боевики показывают, что ли?
— И чтоб поскорее! А не то…
Угрожающее движение рукой. Пила сломанной расчёски сильнее прижимается к детскому горлу. В глазах мальчонки стынет ужас. Изувеченная женщина кучей тряпья валится на пол — не то от кровопотери, не то от непереносимого страха.