Грань креста (дилогия)
Шрифт:
— Спасибо. С удовольствием. А пожевать нечего?
Патрик шарит за пассажирским сиденьем, выбрасывает на капот пару свёрнутых рулончиком лент, которыми мы «фиксируем» (а попросту — связываем) беспокойных больных, и находит пакет с полубатоном копчёной колбасы.
Стелю пакет на сиденье, достаю из-за голенища мягкого сапога (прибыл я в этот мир в кроссовках, но они давно уже расползлись и были отправлены в помойку) тяжёлый длинный нож — боевой трофей, отобранный у пациента, усиленно желавшего попробовать им прочность моего ливера. Строгаю колбасу небрежными ломтями —
Зазвенело в ушах, кругом пошла голова, чуть не давлюсь пережёвываемым куском, — никак не научусь безболезненно переносить перемещения. Ну-ка, куда нас занесло?
Местоположение дневного светила не изменилось — стало быть, мы все на той же стороне и утро по-прежнему остаётся утром. А вот вместо леса — стена городских кварталов. Не подарок. В городе всегда работы невпроворот. Скоро диспетчеры разберутся с новой картой местности и выдадут мне пару мешков очередных проблем. Надо заканчивать трескать поскорей, покуда ещё нас не ищут.
— Зенит-Спецперевозка, ответь Зениту!
«Зенит» — позывной базы. «Спецперевозка» — это я. Диспетчеры почему-то решили, что «спецперевозка» в качестве позывного благозвучнее нашего действительного названия. На бригадном жетоне, официально подтверждающем мой статус, значится «П/П-1», то есть Психиатрическая Перевозка, первая бригада. Она же последняя. Она же единственная. Новая служба пока что. Решение организовать её принято недавно, здешняя администрация не успела ещё отловить и затащить сюда из нашего мира на эту грязную работу кого-либо, кроме меня. Есть, правда, несколько бригад соматической и инфекционной перевозки. Но у тех — свои заботы.
— Я Спецперевозка, слышу вас, Зенит.
— Вы у Семи Ключей?
— Точно так.
— Перед вами сектор… Записывайте…
Ого, аж шесть человек! Надолго возни хватит.
— …всех в стационар. Предлагаемый маршрут… Все поняли, Спецперевозка?
— Спасибо, Раечка.
— Кушайте на здоровье.
Глава вторая
Один, два, три… Невежливо подпихиваю коленом в зад четвёртого, непозволительно долго раздумывающего, лезть ли ему в салон. А то надумает чего, не ровен час!
Этот сектор вчера окучивала доктор Рат — я узнаю её красивый мелкий почерк на путёвках. Пишет она удивительно разборчиво, что для врача — редкость.
Каракули медиков, как правило, представляют собой шедевры неудобочитаемости. Старшим врачам смен на «Скорой» по совместительству приходится исполнять обязанности штатного криптографа. А психиатры всегда отличались особыми достижениями в искусстве тайнописи.
Дома один из моих бывших коллег — тот, который работал дольше всех, отписывал карты, приходившиеся не по зубам даже многоопытному начальству. После каждого выезда меня неизменно затаскивали в кабинет старшего доктора, совали под нос сданные моим врачом иероглифы и требовали перевести на общедоступный язык, на что я столь же неизменно отвечал: «Извините, по-арабски не понимаю». После бесплодных попыток выдавить из меня хотя бы поставленный диагноз мне даровалась свобода — до следующего вызова, после которого всё повторялось
Карточки же госпожи Рат вполне понятны, несмотря на то (а может быть, именно потому) что она не человек. Внешность её может повергнуть в изумление непривычного зрителя, что, впрочем, не мешает ей прекрасно исполнять свои служебные обязанности, как и паре десятков других иномирных существ, прижившихся на нашей станции «Скорой» в разных должностях.
Иномирных, конечно, с моей точки зрения. Для коренного населения этого мира я сам — пришелец, хоть и не слишком от них отличаюсь внешне. Правда, соотношение коренных жителей и эмигрантов здесь примерно такое же, как индейцев с прочими американцами. Разве что местных в резервации не отселили.
Пятая — беременная дама с мелким птичьим личиком. Срок немал — округлый животик, который она носит с присущей только беременным изящной горделивостью, высотой почти до грудины. Через пару-тройку недель рожать. Мельком смотрю в путёвку: «Утверждает, что беременна от короля Иордании».
Переспрашиваю:
— Лапусь, а как зовут иорданского короля?
— Откуда я знаю?!
— Так ты ж от него беременна.
— Кто вам это сказал? Глупости какие!
— Доктор пишет… А что, разве нет?
— Нет. Вот мой муж. — Указующий жест в сторону водителя. Патрик постепенно краснеет. Опыта у него уже достаточно, чтобы не отвечать на такие заявления, но ещё мало, чтобы вовсе на них не реагировать.
Ободряюще похлопываю пилота по плечу. Явление достаточно распространённое: увидела — и включила в свой бред. Знать, понравился рыжий. У меня была больная, которая с поразительной регулярностью беременела от всех политических деятелей подряд, а иногда и от каких-нибудь других знаменитостей. Вот как я в их число попал — до сих пор ума не приложу. Правда, там настоящей беременностью не пахло, одни фантазии…
Это ничего. Хуже, когда кого-нибудь враги преследуют, а он тебя туда же запишет. От врагов, случается, и обороняться начинают…
Соседи последнего больного встречают меня у подъезда. К путёвке булавкой приколота четвертушка бумаги.
Отшпиливаю, переворачиваю. Почерк доктора Рат и здесь чист и аккуратен: «Шура, держи ушки топориком. Кадр бывает агрессивен, склонен к импульсивным действиям». Спасибо, Люси.
Желания проследовать в дурку на лице клиента не читается, но и протестов он не высказывает. Вообще, довольно вял и послушен. Но я, хорошо зная уважаемую Люси Рат, уверен, что предупреждение не напрасно.
Разворачиваю милёнка к себе спиной и стягиваю ему локотки широкой мягкой лентой парашютной стропы. Классная штука! Узлы вяжутся легко, держатся крепко. А уж прочна — донельзя. Запросто вместо буксировочного троса использовать можно. Теперь мой красавец руками не намашется. Некоторая свобода движения конечностям при таком методе фиксации, впрочем, остаётся — покурить там или сопли подтереть. Щадящий способ.
Малый по-прежнему пассивен. Покорно плетётся к автомобилю, лезет куда ведено. Даже не спрашивает, почему связали. Свободных мест больше нет. Стартуем в сторону психлечебницы.