Грань креста (дилогия)
Шрифт:
Нелёгкое, кстати, занятие. Простым смешиванием исходных компонентов тут ничего не добиться. Это длительный процесс с нагреванием, помешиванием, добавлением по счёту капель то одного, то другого ингредиента, процеживанием и прочее, и прочее. Тоже своего рода искусство. Технологию мне объясняли неоднократно, но я так ничего и не усвоил.
Ядовитость получившегося продукта убийственна. Срок жизни пристрастившихся к нему невелик, а смерть — какой никому не пожелаешь.
— Шура, тебе не кажется, что он далековато в сторону отбился?
Вообще-то да. Здешние
— Может, он за границу сектора вылез что-нибудь для продажи стибрить, от нехватки денег на мульку. А там заблудился, — предположил Патрик.
— Глянь-ка, каких слов твой водитель набрался! «Мулька»! И всё равно далековато.
— С кем поведёшься… — бормочет пилот.
Рат как в воду глядела. Видок у наркоши был непривычный. Нет, я не прав. Привычный до жути, но не для этих мест. Ни тебе покрасневшей хари, ни слезящихся глаз и отнимающихся ног-рук.
Тело пациента заполняло собой шаткое дощатое строение уличного сортира, где он ширялся непосредственно со спущенными штанами.
Одутловатое лицо, фиолетово-синие губы, глаза, закаченные под веки, белеют шарами яблок. Дыхание почти отсутствует — единичные всхлипы разделяют такие промежутки времени, что каждый кажется последним. Зрачки — точечные, «маковые». Из бессильной руки свисает, уцепившись поршнем за пальцы, пустой шприц.
Сколько таких клиентов с передозировкой опиатов я видел там, откуда меня занесло в этот мир, — не счесть. Вот именно — там! Вот именно — опиатов. Того же героина, скажем…
Ещё один судорожно-поверхностный вздох — и дыхание прекратилось окончательно. Мечется вокруг, не замечая, что топчет грядки с овощами, бабка.
— Он не умрёт? Скажите, милые, он не умрёт?
— Он уже умер.
— Ой, что делать?!
— Что делать, что делать! Молиться за его душу!
Старуха испуганно отпрянула в сторону, за кусты, громко причитая. Опрометью лечу в машину за ящиком, бегом волоку его назад, сбрасываю крышку, поспешно набираю в шприц одну ампулу за другой. Люси быстро-быстро орудует пилкой, подавая мне открытые стекляшки.
Причитания за кустами приобрели более осмысленный характер, став чем-то вроде размеренного ритмичного воя. Краем уха улавливаю: и впрямь ведь молится! А что ей ещё остаётся?
Раздираю рукав наркоши до плеча. Мышка закручивает резиновый жгут, затягивая его на бицепсе пациента как можно сильнее. Вглядываюсь в переплетение шрамов разной давности — «дорожки» инъекционных следов, отмечающие ход вен на руке. Наиболее старые, давно уже побелевшие — на больших магистралях. Спалив их наркотиком и истерзав инъекциями, клиент постепенно перебирался на всё более и более тонкие, последовательно портя и их. Ага, вот сюда я попаду! Меж безымянным и мизинцем правой тоненькая прожилочка, чуть не тоньше иглы.
Осторожненько, так, так… Капля крови
— Люсь, отпускай жгут.
Бережно подсоединяю шприц. Ну, потихонечку…
Исцеление наркомана всегда выглядит эффектно. Смесь лошадиных доз препаратов, стимулирующих дыхание и сердечную деятельность, оказывает поистине волшебное действие. Только что валялся кадр, употребивший чрезмерную порцию некачественной (или, наоборот, излишне качественной — это как смотреть) дури, на полу весь синий, холодный, мало чем от трупа отличающийся — и вот уже стоит на нетвёрдых ногах, нецензурно обругивая бригаду, спасшую его от верной смерти, за то, что обломала кайф, а благодарные родственники собирают деньги докторам.
Это — если мало от трупа отличается. А когда уже труп? Выдёргиваю иглу из вены. Выхватываю из ящика воздуховод. Придётся качать и дышать. И вернее всего — без эффекта. Раздражающий речитатив молитвы становится всё громче и громче.
Одному мне его из сортира не выволочь.
— Патрик! Дуй сюда бегом!
Пилот послушно вываливается из кабины и скачет к нам. Примериваюсь, как бы половчей ухватиться. Вдруг — глубокий, охающий, с причавкиваньем вздох. И ещё. И ещё. Наркоша тяжело заглатывает открытым ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, синюшная его морда помалу приобретает близкий к естественному цвет.
— Никак, ожил?
— А у тебя есть сомнения?
— Главное, чтобы у него их не было.
Из-за кустов появилась бабка, всплеснула радостно-недоверчиво руками.
— Знать, бабуль, доходчивы до Бога твои молитвы…
Глазёнки клиента приобрели почти осмысленное выражение. Мычит:
— Эт-т… чт-то… т-как…
Люси, не давая ему опомниться, наскакивает:
— На чём сидишь?
— М-морфий…
— Где берёшь?
— Т-там… в лесу… целый контейнер… Но там больше нет! А где спрятал, не скажу.
— У нас все и всё говорят. Ты с кем толкуешь, знаешь? Кто мы есть?
— Врачи… — тянет клиент не вполне уверенно.
— Какие?
— Ну, эти… Из дурки, в общем.
— Верно мыслишь. Тебе туда охота?
Мотает нечёсаной грязной головой.
— Раз неохота, даёшь мне чёткий и ясный ответ на три вопроса: точное место, где нашёл контейнер, куда спрятал дурь и кого ещё на иглу посадил.
Губы клиента поджимаются. Отворачивается. Патрик присаживается на корточки рядом с доктором, шепчет ей на ухо:
— Может, дать ему по репе?
— Погоди. — Рат повернулась к старухе: — Бабуль, у тебя плита топлена?
— Вот только перед вами зажгла, родные. Как раз воду ставить хотела, тут слышу — внук хрипит. Глянула да бегом звонить к старосте побегла. А что с ним было-то?
— Было? С архангелами решил покалякать. Не твои молитвы, остыл бы уже. Вот, чтоб он обратно на тот свет не собрался, тебе работа.
Вид старушки выражал готовность сделать что угодно для спасения никому, кроме неё, не нужной жизни беспутного внучка. Я не понимал, что собирается творить моя маленькая начальница, но, полагая, что ей виднее, помалкивал.