Гранд-отель
Шрифт:
— Господа! — произнес он и поднялся, потому что в кресле с бархатной обивкой сидеть стало жарко и неприятно. — Господа, не будем уходить от главного вопроса. Основой, на которой до сих пор базировались все наши прежние договоренности, был баланс и уровень производства федерсдорфских заводов. Сейчас вы имеете об этом полное представление. Господин коммерции советник Герстенкорн лично ознакомился с положением дел на нашем предприятии. Я хочу еще раз особо подчеркнуть, что сегодня здесь не прозвучало каких бы то ни было необоснованных или расплывчатых фраз. Мы не спекулянты! Я не спекулянт, отнюдь нет! Я работаю на основании фактов, а не слухов. Соглашения с англичанами, с «Берли и сын» — это слух, пущенный кем-то на бирже. Я уже однажды дал опровержение, и я не могу согласиться с тем, что…
— Уж не хотите ли вы учить старого зайца бегать? Мы как-никак
— Я отказываюсь! — закричал он. — Отказываюсь признавать, что отношения с англичанами могут как-то повлиять на наши возможности. Отказываюсь. Я не согласен строить какие-то воздушные замки, никогда этим не занимался. Нашей фирме ни к чему пускаться в подобные авантюры. Я опираюсь на факты, расчеты, цифры. Наш баланс? Вот, пожалуйста! — Тут Прайсинг трижды хлопнул ладонью по лежавшей перед ним папке с документами. — Вот это имеет значение, а все остальное не в счет. Мы предлагаем вам то же, что предлагали раньше, с самого начала. И если вас вдруг сегодня это не устраивает, то мне, конечно, жаль, но… — Он в испуге замолчал, сообразив, в какое болото его занесло. «Я же напугал их. Да что же я раскричался? — подумал он в ужасе. — Надо взять себя в руки, я же все погубил…» Он налил себе полный стакан воды, выпил. Вода была тепловатая, безвкусная, как касторка.
Адвокат Цинновиц улыбнулся и попытался поправить дело:
— Господин генеральный директор Прайсинг отличается щепетильностью, которую следовало бы назвать образцовой. Я не знаю, справедливы ли его сомнения в необходимости учитывать определенные соглашения с манчестерской фирмой. Но во всяком случае эти сомнения преувеличены. Почему бы нам не взвесить эту возможность, которая открывает столь благоприятные перспективы? Даже если ничего еще не подписано на бумаге…
— Почему? Потому что я не могу взять на себя ответственность, — перебил Прайсинг. Сожалея, что не может наступить генеральному директору на ногу под столом, Цинновиц повысил голос, чтобы не дать Прайсингу заговорить. Прайсинг снова опустился в жаркое кресло и больше ничего не сказал. Он чуть было не проболтался. Ладно же, если Цинновиц не дал ему договорить, так пусть этот знаменитый юрист сам выкручивается, посмотрим, что ему удастся сделать. «Все летит к черту, — подумал Прайсинг, — все кончено. Все погибло и не воскреснет. Договор окончательно сорвался. Прекрасно. Хорошо…» Он всем подряд предлагал вполне приличные условия, какие может предложить солидное предприятие и порядочный руководитель. Но все они этого не желают. Им подавай искусственно созданную благоприятную конъюнктуру, газетные сплетни, ловко организованные повышения курса акций, за которыми ничего не стоит, кроме мелкого надувательства. «Трикотажные изделия, свитера, пуловеры, пестрые носки из Хемница», — с горечью думал директор Прайсинг и буквально видел в эту минуту яркие легкомысленные модные вещи, которые покоряют мир, надетые такими же легкомысленными яркими девицами.
Цинновиц ораторствовал, Фламм-первая снова впала в профессиональный летаргический сон. Герстенкорн и Швайман между тем почти не слушали, они придвинулись ближе друг к другу и о чем-то шептались, демонстрируя оратору полнейшее пренебрежение.
— Наш друг Прайсинг, — говорил советник юстиции Цинновиц, — в своей щепетильности, пожалуй, несколько перегибает палку. Как говорят, его предприятие со дня на день ожидает заключения весьма выгодного договора с замечательной старинной фирмой «Берли и сын». И что же господин Прайсинг? Он возражает против этого договора, как будто речь идет не о соглашении с англичанами, а о банкротстве «Саксонии». Допустим, все это лишь слухи, однако, как вам известно, дыма без огня не бывает. И такой опытный предприниматель, как господин коммерции советник Герстенкорн, должен признать, что иные слухи ценятся дороже, чем уже готовый и даже подписанный контракт. Но как давний консультант по вопросам права, состоящий на службе в фирме «Саксония», позволю себе высказать следующее соображение. Это не просто слух, он основан на вполне определенных договоренностях. Извините меня, дорогой Прайсинг, если, в отличие от вас, я не слишком строг в соблюдении коммерческой тайны. Не имеет смысла отрицать, что уже состоялись весьма, весьма важные переговоры. Возможно, сегодня мы еще не знаем, будут ли они доведены
Цинновиц нанизывал всевозможные смягчающие обороты, вроде «несмотря на то что», «принимая во внимание», «а также», «впрочем», «вместе с тем» и так далее. Прайсинг побледнел, от щек отхлынула кровь, в висках покалывало — он догадывался, что лицо у него стало белым как мел. «Выходит, он показал им письма. Господи помилуй, да ведь это же авантюра, по существу, обман… Договор окончательно отклонен. Бреземан…» — думал Прайсинг и мысленно увидел черные полустершиеся буквы телеграммы. Он сунул руку во внутренний карман своего серого чиновничьего костюма, где лежала телеграмма, но тут же отдернул ее, словно от раскаленного железа. «Если я сейчас не встану и не скажу, в чем дело, все пойдет насмарку. — С этой мыслью он поднялся с места. — Но если скажу, эти господа ускользнут, из объединения ничего не выйдет и я вернусь домой в Федерсдорф с позором». — С этой мыслью он снова сел. Прайсинг кое-как замаскировал свое намерение что-то сказать, плеснув себе противной воды из графина; он выпил воду, как горькое лекарство.
Тем временем Швайман и Герстенкорн заметно оживились. Оба они были тертые, прошедшие огонь и воду коммерсанты, люди с головой. То, что Прайсинг так рьяно отрицал факт соглашения с манчестерской фирмой и пытался уйти от этой темы, заставило их насторожиться. Тонким чутьем они уловили тут нечто особенное: рынки сбыта, прибыль, возможно, и конкурентов. Герстенкорн, немного подумав, прошептал Швайману в большое оттопыренное ухо:
— Будь это не Прайсинг, а кто-то другой, опровержение означало бы почти признание. Но с этим носорогом вполне может статься, что он просто-напросто сказал правду.
И затем Герстенкорн нанес решающий удар. Он встал и, подавшись вперед, сказал:
— Не стоит господину юстиции советнику горло зря надрывать. Прежде чем мы продолжим переговоры, я попросил бы вас, господин Прайсинг, коротко и ясно доложить нам, о чем конкретно вы договорились с «Берли и сыном».
— Я отказываюсь!
— А я настаиваю на своем требовании. Если вы хотите продолжать переговоры.
— Тогда я прошу при дальнейших переговорах считать, что с англичанами у нас никаких соглашений нет.
— И я, следовательно, должен считать, что ваши надежды на сближение с «Берли и сыном» лопнули?
— Да, если угодно.
Вслед за тем настало молчание. Фламм-первая скромно листала блокнот — тишину конференц-зала нарушал лишь слабый шорох переворачиваемых листков. Прайсинг сидел с видом обиженного ребенка. Иногда случалось, что в лице директора вдруг проглядывала физиономия упрямого и не слишком сообразительного мальчугана. Цинновиц рисовал своей автоматической ручкой на обложке папки с документами острые злые треугольники.
— По-моему, продолжать разговор не имеет смысла, — нарушил наконец молчание Герстенкорн. — Я думаю, на сегодня хватит. В дальнейшем можно будет выяснить что-то путем переписки.
Он встал, с силой оттолкнув кресло так, что в толстом добротном ковре на полу импозантного конференц-зала остались глубокие борозды. Но Прайсинг не поднялся с места. Он не спеша выбрал сигару, не спеша обрезал ее кончик, зажег спичку, закурил. Лицо его сохраняло отрешенно-задумчивое выражение, на щеках выступили мелкие красные прожилки.
Вне всякого сомнения, этот господин Прайсинг, этот генеральный директор — глубоко порядочный человек, сильная личность, прекрасный супруг и отец, приверженный порядку, организованный, буржуа в лучшем смысле слова. Все в его жизни аккуратно разложено по полочкам, жизнь его ничем не замутнена, хорошо обоснована и являет собой отрадную картину — жизнь карточек в картотеке, папок с документами, выдвижных ящиков стола, многих часов работы. Он никогда еще не совершил даже маленькой некорректности, наш Прайсинг. И все-таки есть в нем гнильца, есть в его морали крошечный воспаленный очажок — именно здесь реальность может найти лазейку и взять верх над Прайсингом, — крохотное воспаление, микроскопическое пятнышко на ослепительно чистой буржуазной жилетке генерального директора…