Грандиозная история. Часть вторая
Шрифт:
– А ничего, что ты так смело говоришь об Андрее Ивановиче? – усмехнувшись поинтересовался Кац. – Вдруг он об этом как-то узнает?
– Да не беспокойся. Нас ведь никто не подслушивает здесь, а даже бы и подслушивали, что дальше-то? Ничего же не изменится. Ну вот ровным счётом ничего! – произнёс Сергей, выпивая вино.
– Ты в очередной раз сказал абсолютно точно! – восхитился Кац, после залпом допил второй свой бокал с шампанским и продолжил: – Я заметил, что мы все чего-то всё время боимся сказать. Всё время пытаемся приспосабливаться и прогибаться «под изменчивый мир», пытаемся
– Верно подмечено! – податливым голосом, согласившись с Кацем, сказал Ветров, после выпитого второго бокала его немного развезло. – Мы должны перестать бояться говорить то, что мы думаем. И тебе я тоже советую действовать более смело и решительно по отношению к Шляпнику!
– Да я уже понял. Ты, действительно, прав. Чёрт, почему я до этого раньше не дошёл?! – экспрессивно подметил Кац. – Не, ну ты, конечно, молодец. Голова у тебя работает что надо! Не то, что у меня… – Дмитрий Владимирович схватился за бутылку и вновь, в третий раз уже, разлил вино по бокалам.
Складывалось впечатление, что он потерял чувство меры и плохо осознавал, что пора бы остановиться в распитии алкоголя, но увлекательная беседа, видимо, не давала поводов останавливаться. Сергей Александрович думал ему что-то сказать, но в итоге решил не делать этого, потому что ему было выгоднее манипулировать пьяным Кацем, нежели трезвым. Ветров взял свой бокал и выпил половину налитого шампанского, чем спровоцировал Дмитрия выпить две трети от своей третьей порции вина. Сразу же после этого подполковник сказал ему:
– Ну ты слишком самокритичен по отношению к себе… Я бы не сказал, что голова у тебя варит хуже.
– Думаешь? – икая спросил Дмитрий своим сильно нетрезвым голосом. – Ну как скажешь.
– Да ты прирождённый оратор! Я бы говорить так, как ты, не смог. У тебя явный талант… Ик! – Ветров тоже начал громко икать. – Господи, что это со мной.
– Не переживай, обычная икота… Это всё от жары, у меня вон видишь, какое икание! – Кац уже не отдавал себе отчёта в том, что всё-таки икота была вызвана их нетрезвостью, а не жарой. – Кстати, ты мне так и не сказал, что именно я должен делать?
– Просто всячески игнорируй Андрея Ивановича с его советами, а лучше ничего не говори ему о своих планах. И тебе будет спокойнее, и Андрей Иванович не будет приставать со своими «умными» в кавычках мыслями. – допивая уже третий (!) бокал с шампанским, посоветовал Кацу Ветров.
– Точняк! Я ему на самом деле не обязан отчитываться. Пошёл он к чёрту! Я не люблю, когда мне кто-то треплет нервы. Вон, один уже договорился до того, что лежит теперь неподвижно в морозильном ящике из-под шампанского здесь. Так что зря он так делает! – угрожающе и возмущённо произнёс Дмитрий и потянулся опять за бутылкой, дабы налить четвёртую порцию вина.
– Может, хватит уже пить? – настойчиво спросил Ветров, увидев, что Кац в очередной раз тянется за бутылкой.
– А мы никуда не торопимся, у нас ещё полно времени… – начал вредничать Кац, пребывая уже в пьяном состоянии.
– Ладно, так
Кац налил и ему, и себе по четвёртому бокалу алкоголя. Они поговорили, выпили, потом опять поговорили, потом опять выпили. Потом они посидели ещё немного, и ещё, и ещё, пока они уже не выпили всю бутылку до дна. К тому моменту прошло минут сорок, как они сидели, болтали и пили шампанское. К тому моменту в кабинете Каца уже не звучала флегматичная джазовая музыка, и играл вместо неё весёлый канкан из французской оперетты «Орфей в аду». Вернер и Сербинский, увидевшие, что время-то, обозначенное Кацем, уже стало истекать, поднялись наверх. Когда Вернер, к своему удивлению, обнаружил, что громко и ритмично раздаётся яркое звучание канкана вместо джаза, то забеспокоился и принялся стучать в дверь кабинета.
– Кац, открывай, это я, Вернер!
Прошло где-то полминуты, но по-прежнему никто не открывал дверь. Тогда Сербинский поинтересовался у Николая:
– Ну что, не открывают?
– Нет, не открывают, хотя это очень странно! – изумлённо воскликнул Вернер, дёргая за ручку двери, но она оказалась закрыта на ключ. – Чёрт, ещё и закрыто!
– Что же мы будем делать?
– Сейчас ещё раз постучу тогда уж. – и Вернер вновь постучал, и снова никто не открыл дверь. – Может быть, там никого уже и нет?
– Хочешь сказать, что Кац с Ветровым испарились куда-то? Бред же! Попробуй что-нибудь услышать.
– Точно! – стал вслушиваться внимательно Вернер, после чего через некоторое время он впал в ступор и обомлел, преобразившись сильно в лице.
Юрий Григорьевич обратил на это внимание и тут же спросил у него:
– Что слышно?
– Они… они поют!
– Как это «поют»?! – не понял юмора Сербинский, пытаясь логически и рационально уместить у себя в голове мысль о том, что у Каца и у Ветрова внезапно открылись способности к пению, и что они ни с того ни с сего принялись петь «хором». – Эм, а что именно поют? Если поконкретнее?
– Ты должен это слышать собственными ушами, мне не передать тебе этого словами.
Вернер отошёл и позволил Сербинскому подойти вплотную к дверям, чтобы тот мог наклониться к замочной скважине и услышать это странное пение, которое явно было нетипично ни для Каца, ни для Ветрова. Когда Юрий Григорьевич услышал, как они поют и что поют, то расхохотался во весь голос гомерическим хохотом, поскольку они пьяным голосом напевали ритм звучавшего по радио канкана: «Па-па-ра-па-ра-па-рам-пам-па-ра-па-па-пам».
– У-ха-ха-ха, вот это они поют, класс! – вытирая слёзы с глаз, продолжил смеяться Сербинский. – О-хо-хо-хо! Нет, я не могу сдерживать этот смех, я сейчас надорву живот от смеха! А-ха-ха. – хватаясь за живот, вскрикнул Сербинский хриплым, сорванным от смеха голосом.
Тем временем натрескавшиеся «в зюзю» Кац и Ветров, услышав громкий хохот Сербинского, стали пытаться встать. Встать-то ладно, они пытались удержать хоть какое-то равновесие, однако они оба грохнулись на пол.
– Чёрт, давай будем держаться друг за друга, чтобы встать и найти равновесие. – предложил Кацу Сергей.