Грани любви
Шрифт:
– Ты что, хихикнула? – спрашивает Блейк.
Я фыркаю:
– И что?
– Давай на бис.
– Нет. И плясать, как обезьянка, я тоже для тебя не буду.
– Блин, а я-то надеялся. Ну что ж, прощай, вечерний заработок!
Дастин весело качает головой:
– Он собирался расплатиться этими деньгами за выпивку в клубе.
– Что ж, придется тебе пойти без меня, – отвечает Блейк.
– В каком клубе? – спрашиваю я, задев его плечом. Нет уж, подвинуться пусть и не просит.
– Какой-то клуб с латиноамериканскими танцами. –
С моих губ срывается громкий стон. Драматичный. Мой самый любимый сорт стона.
Мне нужно выспаться. До отъезда в Перу у меня всего три дня в Барселоне, и я собиралась выжать из путеводителя все до последней капли. Дешевый стейк. Чимичурри. А еще…
Да ладно, кого я обманываю.
Я согласилась, как только Дастин произнес «латиноамериканские танцы». Как член анонимного общества любителей сальсы, я ухватилась бы за любую возможность пройтись на счет восемь по любому танцполу. Моей вины тут никакой нет. Винить надо Кристину, мою лучшую подругу: это она четыре года назад научила меня танцевать сальсу. Самой же Кристине, надо думать, любовь к танцам передалась по наследству от пуэрто-риканских родственников.
А я свое увлечение подхватила от нее.
Что же мне остается сказать?
Не только из-за Мачу-Пикчу я мечтала поехать в Южную Америку на выпускной.
– Я с вами, – говорю я, расплываясь в улыбке. – Как у меня вид, подходящий? – Я поднимаю руку к голове и провожу ею вдоль тела до самых пят, как завзятая королева красоты.
– Чего? – Дастин смотрит на меня с абсолютно непонимающим видом.
– Да ладно, чего там! – Я показываю на медную бороду Блейка. – Если он может идти в таком виде, то меня уж точно пустят.
Блейк широко улыбается:
– И правда дерзкая. Неплохо, неплохо.
Дастин молчит, но по дружелюбному выражению на его лице я понимаю: он тоже рад, что я пойду.
Жаль, что он тогда отвернулся. Не люблю неженок.
Следующие полчаса мы ждем, пока все соберутся в общей комнате. Я решила не пробовать сангрию-фееубийцу и не пренебрегать законом, запрещающим пить до восемнадцати лет, и вместо этого взяла банку неопознанной газировки. Да, так безопаснее. Вдруг я натолкнусь на разгневанных фей, мечтающих отомстить за смерть сородичей?
Вскоре под шипящей вывеской с черной кошкой собралась разношерстная компания из восьми туристов. Вечер еще совсем теплый, прохлада не успела опуститься на Буэнос-Айрес, хотя чувствуется, что скоро похолодает. Последнее дуновение ветерка несет с собой кратковременный холод. Аргентина находится под экватором, и сезоны здесь идут в обратном порядке: мы только собираемся прыгнуть в лето, а тут уже все готовится к зиме.
Мы окликаем несколько такси, и я с радостью замечаю, что от меня не ждут идеального испанского. Мои жалкие попытки в этой компании совсем не нужны: половина присутствующих говорят на испанском, будто это их родной язык.
– Спасибо тебе, Господи, за
Наш такси-караван сворачивает в очередной переулок. Я выглядываю из окна, вбирая в себя окружающий мир. На этой улице по крайней мере есть фонари. Кованые стальные завитки бросают на асфальт зловещие тени. Лужицы тепло-бурого цвета заливают тротуары, словно на дагерротипе. Каждую лампу вуалью окружает белая дымка. Все здесь напоминает о днях старины.
Мне это очень нравится. Есть в окружающей обстановке нечто мрачно-притягательное, эротическое.
Такси с визгом останавливаются на улице, что кишит улыбающимися пешеходами. Заполненной несмолкающими взрывами смеха. Сквозь этот шум я слышу музыку: она пульсирующими волнами доносится из ближайшего клуба.
Эдди Сантьяго. Мой любимчик.
Как знать, может, мне еще понравится в Аргентине.
Какое-то время мы стоим в очереди, потом показываем паспорта до комичного серьезным амбалам на фейс-контроле и оказываемся внутри. Тут все грохочет.
Куда бы я ни приехала, я неизменно замечаю с интересом, что есть какая-то универсальная формула ночных клубов. Будто владельцам заведений рассылают списки на всех существующих языках.
Один Зеркальный шар, чтобы всех ослепить.
Один Грохочущий бит, чтобы всех оглушить.
И во тьме заключить.
Знаю, знаю. Пора прекращать перевирать Толкина… И вообще цитировать книги. Мне часто об этом говорят.
Когда мы выходим на танцпол, песня Эдди Сантьяго уже заканчивается. Эстафету подбирает Марк Энтони. Aguanile.
Я хмурюсь. Верните Эдди! Медленные песни для сальсы – это лучшее, что есть в мире.
Когда я совсем того не ожидаю, ко мне подгребает Блейк, сложив на груди длинные руки. С огромным неудовольствием я должна заметить, что его присутствие меня успокаивает. От его льняной рубашки исходит запах кондиционера для белья и ношеной кожанки.
– Ты выглядишь так, будто тебя все тут бесит. Самое то для ночного клуба.
Он смотрит прямо перед собой.
– Нормально я выгляжу. – Я пожимаю плечами и, переняв его позу, смотрю вперед. – Мне просто предыдущая песня нравилась больше. Эдди Сантьяго – это же классика!
Он поворачивает ко мне голову:
– Ты слушаешь сальсу?
– И что?
– А, ладно. Прости за любопытство.
Я шумно выдыхаю:
– Это ты прости.
Я смотрю на него, и раскаяние смягчает мои черты.
– Вот и правильно. – Его глаза ехидно поблескивают. – Просите у меня прощения. Ты и твой бог.
Я не успеваю себя остановить и поджимаю губы. Я изо всех сил стараюсь не расхохотаться.
– Ты откуда?
– Англия. – Он снова улыбается, как Чеширский кот. Так высокомерно, что я не нахожу слов.
– Да ладно, Шерлок. – Я тоже обнажаю зубы в улыбке. – И откуда именно?
– Оксфорд.
Его ответ заставляет меня помедлить:
– Оксфорд… в смысле город? Или универ?
Он тихо смеется: