Грани любви
Шрифт:
Мы идем через лес. Я смотрю Джесси в спину. Он высокий и худощавый, но при этом жилистый. Я опускаю взгляд ниже его подтянутой поясницы; его ягодичные и бедренные мышцы сокращаются при каждом грациозном шаге. А вдруг конспирологи были правы и Лотерея Новой Надежды вовсе не была лотереей? Конечно, в ней были некоторые ограничения: участникам должно было быть меньше двадцати, и они должны были пройти тщательный медосмотр. Меньше пяти процентов эпигенетического разрушения белков, достаточный для высокого либидо уровень
Джесси внезапно останавливается, и я едва не врезаюсь ему в спину.
Он оборачивается:
– Эва, я должен тебя поблагодарить.
– За что?
– Ты спасла мне жизнь.
Его темные глаза смотрят на меня в упор. Он на целую голову выше меня; так удобно было бы уткнуться лбом в выемку на его шее.
– Я бы погиб на корабле, если бы ты не вытащила меня из капсулы. Ты заставила меня шевелиться, когда я еще толком не понимал, что происходит.
Если я хоть самую малость подвинусь вперед, то смогу его поцеловать.
– А. Это. Ну, пожалуйста.
Он отворачивается и идет дальше через джунгли. Я следую за ним.
– Честно говоря, – говорю я ему в спину. – Я надеялась, что ты будешь девушкой.
Он резко оборачивается ко мне:
– Тебе нравятся девушки? – На его лице написано такое разочарование, что я невольно улыбаюсь.
– Мне нравятся мужчины.
– А. Ладно. Хорошо.
– Да и какая разница. Все мы подписывали контракт о размножении. Я просто надеялась, что не стану единственным инкубатором на всю Галактику.
Его взгляд останавливается у меня на груди, но Джесси заставляет себя смотреть мне в глаза.
– Да, конечно. Понимаю.
– Слушай, по-моему, мы пришли, – говорю я, показывая ему за спину.
Легкий ветерок пробегает по листве, и за ними блестит что-то металлическое.
Мы бежим вперед, расталкивая ветки в стороны, и оказываемся на поляне с примятой растительностью. Земля тут дымится. Капсула лежит вплотную к огромному валуну, невредимая, но вся в царапинах. Лампочки на корпусе все еще мигают.
Джесси протягивает руку к панели управления.
– Осторожно, не обожгись, – предупреждаю я.
Он подносит ладонь к корпусу, чтобы проверить температуру:
– Думаю, уже можно.
Джесси вводит код, и с капсулы откидывается небольшая крышка. Джесси хватается за задвижку, с силой тянет ее на себя и выкручивает. Дверь со свистом поднимается и отодвигается влево.
– Эврика! – говорит Джесси.
Внутри капсула заполнена всякой всячиной: спрессованные батончики, водоочистительные насосы, солнечные батарейки и четыре белых ящичка с ярко-красными крестами.
– Медсредства, – комментирую я.
Джесси весь сияет:
– Вот, посмотри. – Он хватает пластиковую
Однако лицо его внезапно застывает и плечи безвольно повисают, словно сдувается воздушный шар.
– Что такое?
– Я тренировался на шерифа. Мне так нравилось! Все эти упражнения и даже уроки психологии… Правда, очень нравилось.
– Значит, пистолет должен быть у тебя.
– Да, наверно. – Он закрывает ящик и защелкивает замок.
– А эти иглы, для чего они?
– Там адреналин, обезболивающее, стерилизатор, транквилизатор.
Я смотрю на ящик во все глаза:
– Стерилизатор?
– Если у кого-нибудь проклюнется ген социопатии.
– А, вот оно что.
– А ты? На кого тебя тренировали?
Настает мой черед стоять с застывшим лицом.
– Искусство и культура. Я играла на виолончели. – От этих слов у меня в груди разливается боль. – Теперь виолончель мне не светит.
– Но тебе ведь очень нравилось?
– Да.
У меня была стипендия в Нью-Йоркской консерватории. За две недели до взлета я стала одной из семидесяти недавних выпускников preparatoria, выбранных для исполнения «Адажио по жертвам холокоста» в Карнеги-холле.
Джесси внимательно вглядывается мне в лицо:
– Где-то на планете лежит капсула с виолончелью. Ты ведь помнишь, что на «Омеге» было все? Мы ведь пожертвовали одеждой, чтобы у нас была музыка.
– Да. Может быть.
Он смотрит на меня с такой теплотой, с таким пониманием, что у меня щиплет глаза.
Он добавляет:
– Комета убила нашу планету, но не нашу человечность. Если где-то в этом новом мире есть виолончель, мы ее найдем.
Откуда найдет время для музыки та, чья задача – вырастить армию детей? Однако я ценю его усилия и поэтому выдавливаю из себя улыбку и говорю:
– Давай соберем все, что сможем унести, и вернемся к Дирку.
День все никак не кончается. Мы уже разбили лагерь, прошли много миль до капсулы с припасами и обратно, съели обед из восстановленного горохового супа, а солнце в небе только начало заходить за зенит.
– Ну, что теперь делать будем? – спрашивает Джесси, скребя ложкой по дну миски, вычерпывая все до последней калории.
– Нам нужно найти источник воды, – говорю я. – И еду получше. Этот суп такой мерзкий.
– Выглядит как плод любви авокадо и грязевого оползня, – соглашается Джесси, заглядывая в пустую миску.
Дирк широко улыбается:
– Никогда не смотрите на еду. Таково правило межгалактических путешествий. С водой проблем быть не должно, если мы как следует поищем.